На Бакле паслись крымские коровы, татарский пастух пас стадо на красном "Москвиче" с транзистором, помахивая выдвинутой антенной наподобие кнута. Мы быстро оглядели коров нет ли быков и вошли в пещеры.
Только мы пришли на Баклу и зашли в пещеры, как послышались дети. Противные детские голоса посыпались на нас и дурацкие детские головки замелькали вокруг. Косички завизжали, какой-то мальчик крикнул "змей! змей!" и он носился, размахивая змеем в руках, по Бакле. Так пастушеская идиллия с транзистором была перечеркнута змеем.
Дети раздражали, пока мы не притерпелись к их крикам. Косички больше не визжали, мальчик со змеем убегался, теперь эти дети ели бутерброды, кидаясь камнями. Пригнувшись, Машка нарезала оставшуюся колбаску, оставляя мне между глотками портвейна.
После портвейна хотелось поматериться при детях, но больше чем на несколько "блин" нам не хватило духу. Мы вздохнули, что дети больше не раздражали нас, и тронулись прочь с Баклы.
Следующим утром мы поехали на троллейбусе в Ялту. В Симферополе Машка проголодалась. Пока я стоял за билетами, Машка ела жареные пирожки с мороженым.
Спускаясь к морю по майской Ялте, мы откровенно разглядывали загорелых юношей и девушек, поднимавшихся парами от моря к троллейбусной остановке, шурша миртовыми листьями, устилавшими им дорогу. Одна девушка, не самая загорелая, сделала отхаркивающее движение и сплюнула на миртовые листья.
Троллейбусы обгоняли нас в обе стороны.
На море мы нашли кафе с кофе и пирожками с картошкой, маленькие столики устилали белые скатерти, мы сделали еще несколько глотков, начатых еще вчера на Бакле, неторопливо пили кофе, ели пирожки и доедали последние колбасные кружочки. Когда кончились кружочки с глотками и белая скатерть покрылась черно-кофейными и жирными пятнами от пирожков, мы вытерли пальцы общим носовым платком и сидели, глядя на море сквозь прогуливающуюся толпу.
"Бо, смотри, как девка одета", - говорила мне Машка, и я спрашивал "где", смотрел на девку и кивал. Машкины "девки" не сплевывали на листья, наверное, это было неудобно в нарядной толпе, и когда от нее запестрило в глазах, мы спустились к самому морю улечься на деревянные топчаны и смотреть на детей, говоривших друг другу глупости, кидавшихся песком и купавшихся в холодном майском море, с каждым купанием подползавшим все ближе к нам.
Отлежавшись на топчанах, мы пошли.
Папы
Своего родного папу я никогда не видел. Когда я родился, он нас бросил.
Однажды мы с мамой гуляли по парку, и к нам подошел незнакомый мужчина в тренировочном костюме.
- Девушка, извините, можно с вами познакомиться, - спросил он у мамы.
- Нет, - ответила мама, и мы пошли дальше.
Когда тренировочный мужчина скрылся из виду, я спросил у мамы:
- Почему?
Мама мне объяснила, но я так ничего и не понял.
Иногда к нам приходил Валентин. Я его любил: у него были усы, пиджак, черные ботинки. Валентин курил, от него приятно пахло. Он был здоровый, сильный и нередко улыбался. Однажды он приехал к нам на дачу, и если бы он остался до утра, можно было бы пойти на рыбалку. Я бы хотел такого папу и спросил об этом у мамы, но оказалось, что у Валентина есть жена и даже дети. Жены и детей Валентина я никогда не видел, а Валентина видел последний раз, когда он приезжал к нам на дачу.
Еще у мамы был друг, которого звали Жора. Он жил не в Ленинграде и иногда приезжал к нам. Жора был морж. Однажды он приехал на праздник моржей и взял нас. Стояла зима. Во льду Невы был бассейн, по которому плавали моржи. Они соревновались на время. Бассейн был очень далеко от нас, и я все время спрашивал у мамы, где Жора, а мама показывала мне, но я ничего не видел. Праздник продолжался долго, поэтому все замерзли, кроме моржей, и я. Когда он кончился, Жора подошел к нам, уже одетый. Он улыбался, мы пошли. У меня замерзли ноги, но я не говорил. Мне нравился Жора, но оказалось, что он живет не в Ленинграде, и поэтому не сможет быть моим папой.
Хотя можно было бы поехать жить к Жоре...
Однажды мы ходили гулять в Петропавловскую крепость и видели там моржа. Во льду была лунка и он туда окунался. Я подошел и посмотрел. Он был совсем не похож на Жору, но я с гордостью подумал: "Вот, Жора может так же".
