Галаган опять вытащил часы.
– Погоняй… А насчет коммунистов – первые распутники! Утверждают, что семья – рабство, а женщина – общественное достояние…
Афонька подивился.
– Не слыхал… Что не слыхал, того не слыхал. Врать не буду… Болтали у нас, правда, что комунарски бабы будто с мужиками свальный грех творят. Спят будто вповалку, под одним одеялом, а ребятенки после – боговы анделочки… До того мне такое интересным показалось, что я под вид нищего в дальнюю Кремневскую коммуну пробрался… Во многих избах ночевал… Враки! Спят мужья каждый со своей бабочкой. А когда я к одной солдатке безмужней подсунулся ночью, та соскочила с кровати да меня в лоб скалкой поцеловала… И выгнала во двор. Ну, я, конечно, не будь дурак: в той коммуне племенного производителя прихватил… А коммунисты, они, брат…
– Я смотрю, ты, голубок, что-то в чужие ворота заглядываешь. Уж не въехать ли собираешься?
– Зря, вы, Лександр Степаныч… Мне с коммуной не попутно.
Долго ехали молча… Наконец, Афонька заговорил:
– Фарт нам… Не дорога нынче – пустыня ханаанская… ни пешего, ни конного.
– Боятся ездить.
– Само собой… А красных покуда – ни слуха ни духа! А вы не страшитесь, Лександр Степаныч? Город близко.
– У меня документы… чистые.
– Ну, прокурат вы… товарищ Козлов. Так, что ли?
– Козлов… Погоняй!
Под вечер доехали до села Кривощеково: отсюда рукой подать до парома, а там уж и город… Афонька пустил коня шагом. На въезде в сельцо, у околицы, росли в травной гущере три дюжих березы. Вдруг одна из берез сказала негромко:
– Стой!
Матюгнувшись от неожиданности, Афонька натянул вожжи.
Береза опять:
– Слазь обои! Подыми руки!
В лопушнике щелкнули затворы, а на дороге очутился рабочего вида человек, в выцветшей косоворотке и с наганом в руке.
– ЧОН! Проверка документов: айда на заставу…
Галаган отозвался басовито:
– Я – ответственный работник! Безобразие!
– Может, и ответственный… Айда на заставу: там разберемся.
Теперь из травы поднялись четверо. Винтовки – на изготовку. Окружили задержанных, повели. Сзади поехал на пролетке парнишка с огромным красным бантом на околыше фуражки. «Экая несуразица!» – мелькнуло у Галагана.
Застава оказалась недалеко; на въезде с паромной дороги.
Старший чоновец ввел упряжку в обширный двор, привязал Бурана к столбу у крытого пригона. Александра Степановича повели в избу, а к Афоньке, присматриваясь под козырек, приблизился новый человек, вышедший из бани.
Афонька глянул и – обмер: Малинкин! Советский милиционер Малинкин: тот самый…
– Здорово, Малинкин! – и попросил закурить.
– Вона, кого замело! – милиционер достал кисет. – Если ты опять табачком мне в шары метишь, как в Колыване, когда я тебя с кремневским мерином прихватил, прямо скажу: не мечтай. Я нынче вместо того лукавого смита с осечками во какой машиной обзавелся. – Он достал из кобуры новенький кольт и передернул каретку пистолета. – Вот… Так что теперь будет без осечки. И обойма полная. Упряжку-то где повел? А усатый – в доле?
Афонька покосился на кольт, свернул ядерную самокрутку и, возвращая кисет владельцу, не без вежливости, но стойко заявил:
– Спасибо… А я с тобой, Малинкин, о делах разговаривать не желаю… Я о делах с самим начальником, товарищем Кравчуком Модестом Петровичем, буду разговаривать. А с тобой не желаю.
– Как хочешь, – согласился милиционер, – Покури… Добрый табачок. Пронзительный. Кашель как рукой сымает.
Но Афонька, хватив затяжку крепчайшего зеленого самосада, поперхнулся, вытаращил глаза и закатился таким диким кашлем, что две сороки, сидевшие поодаль на заплоте, свечой взмыли в поднебесье. Оправясь, Афонька вытер рукавом слезы:
– Дерьмовый табак, «Вырви глаз» называется… Самый что ни на есть – милицейский! На добрый-то, поди, денег нету?
– Известно, – согласился Малинкин. – Откель у нас деньги? Мы коней не воруем!
– Где вам!.. На взятках пробиваетесь али как?
– А ты дашь?
Афонька ткнул пальцем на покосившийся дворовый нужник.
– Вон из тоей кладовки… Не объешься, смотри!
Милиционер затряс кольтом.
– Шлепну, гад!
Афонька ответил спокойно:
– Колчаковски порядки нынче отошли… Нынче – советская власть, и вашего брата по головке не гладят. Про Чеку, однако, слышал? То-то!
