— Что за прелесть! — воскликнула она.
Взявшись за руки, Жоакина и солдат с восторгом глядели друг на друга.
— Как только я заработаю побольше денег, мы с тобой поженимся, — сказал солдат. — Тогда я подарю тебе шкатулку всю из серебра.
Барон, воспользовавшись тем, что Жоакине не до него, выскользнул через дверь на улицу. С быстротой молнии метнулся он за угол, и только тут кухарка спохватилась:
— Господи! Да это наш Барон!
— Похоже, в этом доме живет одна знать, — засмеялся солдат.
Но Жоакине было не до смеха.
— Скорее! Нужно его поймать! — всполошилась она.
Дородная кухарка и ее толстячок-солдат бросились вниз по улице. Но едва они добежали до угла, как услышали голос сеньоры Олимпии:
— Жоакина! Жоакина!
Жоакина знаком приказала солдату исчезнуть. Потом, вся запыхавшись, побежала к хозяйке и призналась:
— Барон сбежал.
— Сбежал? А как ему это удалось?
— Мне показалось, что кто-то позвонил. Я пошла открыть, а он шмыг в дверь.
— Мы еще об этом поговорим, — резко сказала хозяйка. — А теперь марш на кухню. Шавьер!
— Слушаюсь!
— Беги быстрее. Барон сбежал.
— И я должен его ловить?
— А кто же еще?
— Ну, негодяй, погоди у меня! Дай только я тебя поймаю… — процедил сквозь зубы Шавьер и бросился вдогонку за псом.
Барон летает
Барон собирался бежать прямо к Звездочке, но загляделся на какое-то дерево и немного задержался возле него. До чего же хорошо на свободе! Как замечательно пахнут деревья и земля, когда ты свободен…
— Назад! Немедленно назад!
Барон в ужасе бросился прочь. За ним мчался ненавистный Шавьер. Впереди была стройка. Высоко на строительных лесах работали люди. Босой паренек поднес на плече бадью с раствором и привязал ее за веревку, которая свешивалась с подъемного крана…
— Барон, назад! Ко мне!
Плюх! Барон подпрыгнул и шлепнулся в бадью, которая поползла вверх. «Я лечу! Лечу! Мой сон сбывается!» — пело у него в душе.
Внизу размахивал руками Шавьер:
— Прыгай, Барон! Немедленно прыгай!
Рабочие засмеялись:
— Эй, ты, пижон в ливрее! Кто это здесь барон?
— А вон тот негодяй в бадье с раствором, — ответил Шавьер, закипая от гнева.
— Видали? — заорал на всю стройку один из рабочих. — Генерал в ливрее — это слуга господина барона, который едет в бадье.
Рабочие умирали со смеху. Со всех сторон неслось: — «Эй, генерал, у господина барона есть герб? А кушает он с серебряного блюдечка? А какое он тебе платит жалованье? Ха-ха-ха!»
Шавьер стоял, как оплеванный, и в отчаянии оглядывался по сторонам. Ему хотелось провалиться сквозь землю. От его надменности не осталось и следа. Тут он был беззащитен. Босой парень показал ему язык.
— Осторожно, господин маршал, а то господин барон еще сбросит вам на голову мину. Прическу попортит!
Шавьер совсем сник. Впервые с того самого дня, когда он надел ливрею, в его лакейской душе проснулся стыд… В конечном счете, эти люди в рваных башмаках выше его, потому что он всего-навсего лизоблюд, который должен угождать гордячке-хозяйке.
Недолгая свобода
Мы не станем больше называть Грустика Бароном, потому что он не вернется в дом сеньоры Олимпии и ее лакея Шавьера.
Когда Грустик увидал сверху из бадьи, что Шавьер не собирается его ловить и уходит, он залаял от радости: «Я свободен! Свободен!»
Вдруг какой-то рабочий снял бадью с крюка и перевернул ее. Грустик испугался.
— С благополучным прибытием, господин барон, — сказал рабочий.
Наверху работал еще один босоногий паренек. Он взял Грустика на руки, погладил по блестящей шерстке и сказал:
— Красивая собачка…
Но его оборвал зычный голос бригадира:
— Мы здесь не для того, чтобы в игрушки играть.
Перепуганный паренек бросил Грустика обратно в бадью. Он был совсем еще ребенок, и ему, конечно, больше нравилось играть с собакой, чем работать на стройке.
Сидя на дне бадьи, Грустик видел только небо. «Так летать неинтересно», — подумал он. Когда бадья спустилась, его вынул из нее какой-то рабочий:
— Ну, как, господин хороший, накатался?
В ответ Грустик пролаял: «Я не господин и не барон. Я — Грустик и хочу вернуться к моему другу Звездочке». Но рабочий, который не понимал по-собачьи, продолжал тем же шутливым тоном:
