Варвара лежала, не шевелясь. Она была простоволосая, в одной рубахе, босиком. Приподнявшись, она хлебнула воды и проговорила хрипло:
— Топиться побежала. Помереть надо мне…
Присев на корточки около неё, Макар дрожал и гладил её по волосам.
Снаружи постучали в раму окна. Макар вскочил:
— Чего там?
— Макар! — гудел взволнованный голос Михайлы. — Варвара, слышь, топиться сбежала! Искали во дворе и в огороде — нету нигде. Неравно и впрямь утопилась? Мы к перевозу. Пойдёшь, что ли, искать?
Макар захлопнул окно. Варвара заметалась по избе: «Топиться! Топиться!..» — и рвалась к дверям, так что Макар едва мог её держать.
— Пусти! Тошно! Утоплюсь! Опять туда… Пусти!
Она вилась и крутилась в его руках, кричала, царапалась и кусалась, потом ослабела и, прижимаясь всем телом, в истоме шептала:
— А Гришка-то проти-и-вный! Слюнявый!.. Перенесть его не могу…
Случилось чудо: ночью, в тёмной избе для Макара и для Варвары загорелось яркое солнце. Они позабыли всё.
Снова стучали в окно. Расставив ноги и утирая пальцем нос, стоял на дворе Гришка и говорил:
— Нигде не нашли. И у перевоза не было её. Может, ты её видел, Макар? А?
— Пошёл к… — выругался Макар. — Живо!
— Чего лаешься-то! — обиделся Гришка. — Может, у тебя ещё она и схоронилась… Тоже на чужих жён…
— А вот хочешь, я тебя стукну поленом по башке? — в бешенстве проговорил Макар, высунувшись из окна.
Сейчас же затряслась запертая дверь. Макар в ярости кинулся к ней. Там была Елена:
— Макар Васильич! А ты Варвару искать не ходил? Боимся, не утопилась ли она… От Григория она убежала…
— Спать хочу! — зарычал Макар. — Ступайте вы все к чертям! Не хочу я ничего больше знать.
Он гнал мысль о том, что будет дальше. Ему было не до того. Он вернулся к Варваре, покорно и счастливо ожидавшей его. Ослепительный свет опять загорелся в тёмной избе.
— Варя! — шептал он. — Землю переверну, а тебя никому не отдам! Люба ты моя! Сам не знаю, что теперь сделать смогу. Конченный человек был, а теперь словно ожил.
— Как пала тогда мамонька предо мной на колени, — говорила Варвара, — так я словно ума решилась. Побежала утром молиться в село — чую, что не надо мне ни Бога, ни матушки, ничего, — и встретилась тут с тобой. И стала я тогда выкликать. Ударит меня оземь, и кричу, удержаться не могу. И Бога кляну и матушку кляну, против всего бунтую… Каждый день мамонька к нам приходила и всё уговаривала. «Сделала ты, говорит, уже полдела, дочка. Доделай теперь до конца. Живи с Григорием, роди от него ребёнка. Сделай это для меня, век за тебя Бога молить буду». И всё уговаривали. А я не могла. Как подойдёт он ко мне, слюнявый да сопливый, так у меня в глазах почернеет, забьюсь вся и давай кричать. И сегодня вот совсем уж уговорили, так и порешила: надо так, Бог такого подвига хочет. А как остались мы с ним на один, так я опять словно ума решилась. Матушка тут прибежала и Арина — уговаривают меня, ругают, силом заставить хотели, а я вырвалась и побежала…
— Люба моя! — повторял Макар. — Не отдам тебя теперь никому! — и сжимал её так, что она слабо смеялась…
Ночь летела и летела на бесшумных крыльях навстречу солнцу, и они говорили и не могли наговориться. Переливали друг в друга свои сердца, снова наполняли и переливали опять.
— Ой, люб ты мне, Макарушка! — шептала Варвара. — Девчонкой ещё любила тебя. Краше да лучше никого не находила. Знала, что заказан ты мне, что и смотреть-то на тебя грех, а украдкой возьму да и погляжу…
Стало светать. Проходила ночь. Недалеко было солнце — начали петь петухи. Пока было темно, думалось как-то, что до утра далеко, и что случится, может быть, чудо — никогда не кончится ночь. Но незаметно и упорно подходил жестокий день, разгоняя темноту. Вставала мысль: что делать теперь?
Первая опомнилась Варвара.
— Светает!.. — воскликнула она и затихла. Потом забилась, как птица: — Пусти меня. Макар! Пусти! Уйду я. Ой, пусти!
— Да куда же тебе идти? — говорил ей Макар. — Никуда я тебя не пущу. Не отдам тебя никому.
— Пусти, ой, пусти, Макар! Надо бежать. Пусти! Господи Батюшка, что я наделала? С кем ночку прокоротала!
Макар опять держал её изо всех сил.
