— Я… да, пожалуй, — ответила, запнувшись, миссис Энсли.
— Ну, видно, поэтому история твоей злодейки бабки произвела на меня такое впечатление. И я подумала: «С римской лихорадкой покончено, но в Форуме после заката страшно холодно, особенно если день был жаркий. А в Колизее еще более холодно и сыро».
— В Колизее?
— Да, туда нелегко было проникнуть после того, как ворота запирались на ночь. Очень нелегко. И все же в то время иногда это удавалось, даже часто удавалось. Там встречались влюбленные, которым больше негде было. Ты об этом знала?
— Я… пожалуй. Не помню.
— Не помнишь? Не помнишь, как однажды вечером ты отправилась осматривать какие-то руины, когда уже стемнело, и сильно простудилась? Кажется, тебе захотелось полюбоваться восходом луны. Многие считали, что из-за этой прогулки ты и заболела.
Несколько секунд длилось молчание. Потом миссис Энсли отозвалась:
— Разве? Все это было так давно.
— Конечно. И поскольку ты выздоровела, все это не имело значения. Но твоих друзей это так поразило — причина, я хочу сказать, которой объясняли твое заболевание, потому что все знали, как ты из-за своих вечных простуд осторожна. И твоя мама так тебя оберегала… ты и в самом деле загулялась в тот вечер, правда?
— Возможно. Самые осторожные девушки не всегда бывают осторожны. А почему ты сейчас об этом вспомнила?
Миссис Слейд, по-видимому, не ожидала вопроса. Но в следующее мгновение ее словно прорвало:
— Да потому, что я не могу больше этого выдержать!.. Миссис Энсли быстро подняла голову; ее широко открытые глаза совсем померкли.
— Чего ты не можешь выдержать?
_ Того, что ты не знаешь, что я всегда знала, почему ты пошла.
— Почему я пошла?
— Да… Ты думаешь, я блефую? Так вот, ты пошла, чтобы встретиться с тем, кто был моим женихом. И я могу повторить слово в слово письмо, которое заставило тебя на это решиться.
Пока она говорила, миссис Энсли, держась не очень устойчиво на ногах, поднялась с кресла. Ее сумочка, вязанье, перчатки словно в испуге дружно скатились на пол. Она смотрела на миссис Слейд так, будто увидела привидение.
— Нет, нет… не надо, — пробормотала она.
— Почему же не надо? Если ты не веришь, слушай: «Моя ненаглядная, так больше продолжаться не может. Я должен увидеться с вами наедине. Завтра, как только стемнеет, приходите в Колизей. Там вас будут ждать и впустят. Никто из тех, кого вам следует опасаться, ничего не узнает…» Но, быть может, ты забыла, что говорилось в письме?
Миссис Энсли с неожиданной твердостью приняла брошенный ей вызов. Прислонясь к стулу и обретя тем самым устойчивость, она, посмотрев на свою приятельницу, ответила:
— Нет, я тоже знаю его наизусть.
— И подпись? «Только ваш Д. С.» Так? Я не ошиблась? Это письмо заставило тебя выйти из дому в тот вечер, когда стемнело?
Миссис Энсли по-прежнему смотрела на нее. И миссис Слейд казалось, что под маской самообладания, сознательно надетой на это спокойное, с мелкими чертами лицо, происходит сдержанная борьба. «Вот уж не подозревала, что она способна так владеть собой», — подумала чуть ли не с возмущением миссис Слейд, но тут миссис Энсли заговорила:
— Только я не понимаю, как ты узнала. Письмо я сразу сожгла.
— Ну еще бы, разумеется… ты же так осторожна, — теперь она откровенно издевалась. — И поскольку письмо ты сожгла, ты не понимаешь, откуда я знаю, что в нем было. Так ведь?
Миссис Слейд ждала, но миссис Энсли продолжала молчать.
— Ну вот, моя дорогая, я знаю, что было в этом письме, потому что его писала я.
— Ты?
— Да, я.
В последнем предзакатном луче женщины стояли и с полминуты, не отрываясь, смотрели друг на друга. Потом миссис Энсли опустилась в кресло. «О-о», — прошептала она и закрыла лицо руками.
Миссис Слейд нервно ждала еще какого-нибудь слова, жеста. Но ничего не последовало, и в конце концов она не выдержала.
— Ты в ужасе от меня?
Миссис Энсли опустила на колени руки, открыв залитое слезами лицо.
— Я думала не о тебе. Я думала… это было единственное письмо, которое я получила от него.
— А писала его я. Да, писала его я. Но ведь он был моим женихом. Об этом, я надеюсь, ты помнила?
