Он сел, чтобы они не приняли его за мертвого; помахал рукой, когда первый луч фонаря отыскал его. С куртки капала грязная жижа. Первым подоспел полицейский.
— Боже всемогущий, какой здоровенный! — Коп направил луч на речного зверя.
— Говорил я, что от изгороди проку не будет, — сказал второй.
Все, кроме полицейских, держались поодаль. Первый коп перевернул труп. Лежа на спине с протянутыми по бокам короткими передними лапами, он вовсе не выглядел таким уж большим и грозным. Подтянулись еще люди: незнакомые горожане, пожилая пара с фермы за стадионом и наконец Каприс, с трудом удерживавшая в руках слишком большой для нее фонарь.
Первый полицейский встал на колени рядом с трупом, сдвинул шляпу на затылок и сказал так тихо, что услышать его мог только напарник:
— Эй, да вроде это мальчишка Андерсонов? Они уверяли, что с ним справляются.
— Он был вдвое меньше, но, сдается, ты прав. — Второй коп набросил куртку на морду твари, встал и долго рассматривал труп. — Не говори им ничего, ладно? Мэгги Андерсон моей жене двоюродная сестра.
— Не на что здесь смотреть, люди, — заявил громко первый. — С этим покончено. Все могут расходиться по домам.
Но толпа уже не интересовалась ими. Лучи фонариков обратились на Каприс.
— Это же маленькая девочка! — сказал кто-то, и люди придвинулись ближе.
Каприс направила свой фонарь в лицо горожанину, потом другому, третьему. И вдруг отчаянно бросилась к Тревину, спрятала лицо у него на груди.
— Что будем делать? — прошептала она.
— Тихо. Подыгрывай.
Тревин погладил ее по затылку и встал. Острая боль в ляжке — он что-то растянул. Мир был полон ярких огней, а закрыть глаза он не мог. Он прищурился против света.
— Это ваша девочка, мистер? — спросил кто-то.
Тревин прижал ее к себе. Маленькие ручки вцепились в край его мундира.
— Я десять лет не видел ребенка, — сказал другой голос.
Фонари сдвинулись ближе. Жена старого фермера шагнула в круг с просветлевшим лицом.
— Можно мне взять твою малышку на руки, сынок? Можно ее подержать? — Она протянула дрожащие руки.
— Я дам вам пятьдесят баксов, если позволите подержать ее на руках, — сказал кто-то из-за стены огней.
Тревин медленно повернулся в кругу фонарей и снова увидел перед собой лицо старухи. Перед его глазами возникла картина, сперва смутная, но проявляющаяся с каждой секундой. Оставшийся фургон, трейлер с комнатой, оформленной как детская. Обои с Винни-Пухом, как в яслях.
Колыбелька! Такая штуковина, которая крутится с музыкой — как ее там? — мобиль! Маленькое кресло-качалка. Детские песенки. И они ездят из города в город. А на баннерах написано: «ПОСЛЕДНЯЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА О-ФОРМЫ», и они будут платить, еще как будут, и выстраиваться в очереди! Деньги посыплются дождем!
Тревин оторвал от себя вцепившуюся в его мундир Каприс.
— Все хорошо, милая. Тетя хорошая, она просто возьмет тебя на ручки. Я здесь.
Каприс смотрела на него с нескрываемым отчаянием. Может, и она уже видела трейлер с детской? И баннеры, и бесконечные очереди в маленьких городках?
Старая женщина приняла Каприс на руки, как драгоценную вазу.
— Все хорошо, маленькая. Все хорошо. — Она обернулась к Тревину. По ее щекам катились слезы. — Я всегда мечтала вот о такой внучке! Она у вас еще не говорит? Я целую вечность не слышала детского голоса. Она не говорит?
— Ну, Каприс, милая, скажи что-нибудь доброй тете.
Каприс поймала его взгляд. Даже в свете фонарей он видел ледяную голубизну ее глаз. Сколько ночей подряд, гоня по трассе, он слышал ее язвительный голос. «Продолжать нерентабельно, — говорил этот голосок двухлетки. — Пора признать неизбежное».
Она смотрела на него, губы у нее дрожали. Она подтянула кулачок к лицу. Все замерли. Тревин не слышал даже дыхания.
Каприс засунула в рот большой палец.
— Папа, — проговорила она с пальцем во рту. — Страшно, папа!
Тревин вздрогнул и вымученно улыбнулся:
— Ты моя умница.
— Папа, страшно!
На холме скулила тигрозель, а внизу, за дамбой, почти невидимая в свете фар, журчала и всхлипывала Миссисипи.
