— Застегнуть шинель! — резко скомандовал он.
Воскрешая сейчас это событие в памяти, я понимаю, что он имел в виду меня, а не муху, на которую пристально смотрел, но я продолжал стоять. Еще одна муха села на бумагу перед генералом и потирала задние лапки. Генерал осторожно поднял мухобойку. Я беспокойно дернулся, и муха улетела.
— Ты ее спугнул! — пролаял генерал Литтлфилд и сурово взглянул на меня.
Я извинился.
— Это не спасает положения! — отпарировал генерал с холодной военной логикой.
Я не знал, чем я могу помочь: разве что пригласить еще несколько мух к его столу, но ничего не сказал. Он выглянул в окно на дальние фигуры моих сокурсников, продвигавшихся по территории университета в направлении библиотеки. Наконец, он объявил, что я свободен. Я ушел. Он, видно, либо забыл, кто я, либо, зачем он меня вызвал. Может быть, он хотел извиниться за то, что назвал меня самым большим несчастьем университета, а, может быть, объявить благодарность за блестящие достижения в строевой подготовке накануне, но в последнюю минуту передумал. Не знаю и, честно говоря, какая мне разница?
