Иные врезки, которые бывают в газетах перед статьёй, порой занятней и содержат больше пищи для ума, чем сама статья. Такой пассаж встретился мне недавно в наблюдательной и сострадательной "Нью-Йорк таймс". Там написали: "Когда самка крота попадает в капкан, самец приходит в столь сильное волнение, что умирает с голоду".
Моя жена прочла это вслух укоризненным тоном, ясно давая понять, что самцы любого вида, включая мой собственный, ни на что не способны, и могут разве что отдать концы, если их спутница окажется в ловушке, или связанной по рукам и ногам, или с кляпом во рту, или запертой в одёжном шкафу. Я заговорил прежде, чем её язык успел излить весь скопившийся на нём яд.
— Крот — очень верный друг, — заторопился я. — Обрати внимание, что он не пользуется этой неповторимой возможностью, чтобы сбежать к бурундучихе, обитающей на дубе. Нет, он предано остаётся рядом с несчастной, думая о своей мамочке и сокрушаясь о её судьбе.
— Да станет тебе горевать этот котяра! — буркнула она. — Здесь не написано, что он "сокрушается", здесь сказано "приходит в волнение". Конечно, это писал мужчина: вот и решил, что трагедия у самца страшнее, чем у самки. Беда самца в том…
— Беда самки в том, — поспешил объяснить я, — что она вечно попадает в ловушки. Никогда не забуду той ужасной промозглой ночи на Третьей авеню, когда мы с тобой не могли поймать такси, и вдруг непонятно откуда взялась какая-то машина и тормознула прямо перед нами, а с заднего сидения поднялся мужчина, открыл дверцу и сказал: "Садитесь, пожалуйста!". Не успел я тебя удержать, как ты уже прыгнула внутрь, и я, конечно, должен был полезть за тобой. Оказалось, что мы сели в машину жуликов, а галантный джентльмен, который нас пригласил, был на самом деле бандитом.
— Он был не бандитом, а простым карманником, — уточнила жена. — Кстати, он высадил нас у дома и ничего не украл, а вот ты пытаешься подменить предмет разговора.
— Тебе тогда просто повезло. Мне удалось забраться между этим типом и тобой, иначе осталась бы ты и без денег, и без своей норки. Самка всегда должна избегать дверей, которые перед ней услужливо открывают, особенно если за ними какой-то непонятный субъект или воришка.
— Всё о чем думает крот-самец, видя свою подругу в капкане, — продолжила жена, совершено проигнорировав моё предупреждение, — это кто завтра подаст ему обед. В страдалице он видит не свою любимую, а кухарку. Самец знает, что как только он доест остаток крекеров и допьёт молоко — и виски — и перед ним встанет вопрос о том, что надо что-то готовить — это уже конченный самец. И подохнет он не с горя, а от своей беспомощности. Надеюсь, ты ещё не забыл день, когда…
— Не хочу к этому возвращаться, — ответил я сухо, прекрасно понимая, о чём она.
Она вспомнила, как я высыпал сухие пшеничные хлопья в верхнюю секцию пароварки, налил вниз воду, поставил пароварку на газ и получил на завтрак вместо пропаренного блюда — только пар. Моя жена не могла разговаривать со мной о недотёпах мужского рода, не сваливая все их промахи на мою голову, но это, как я понял из разговоров с друзьями, лишь недостойная уловка, к которой прибегают в спорах все жёны.
Через пару дней, когда она отправилась на машине к парикмахеру в Торрингтон, я решил тайком исследовать содержимое нашей кладовки и кухни, чтобы в следующий раз, когда она скажет: "Мужчина никогда не знает, где что лежит", удивить её безупречным владением диспозицией всех продуктов. В тот день у нашей кухарки был выходной, и мне пришлось хозяйствовать самому. Я решил исходить из предположения, что мамочка попала в капкан, и я должен приготовить себе обед без помощи всякой самки. Опыт обнаружил, к моему ужасу, что средний муж вполне способен заблудиться на собственной кухне. Возьмем, к примеру, не меня, а гипотетического мужа по имени Джон, у которого жена где-то застряла.
Войдя на кухню, он будет поражён не только новым для него зрелищем, но и неведомой ему чистотой, а, забредя в кладовую, ахнет при виде всех ящичков и шкафчиков. За первой дверцей, что он потянет, обнаружится не съестное, а лишь полки с пустыми фужерами, бокалами, стаканами и рюмочками, которых, как ему кажется, хватило бы для пятнадцати персон жаждущих виски, шерри, коктейлей, вина и простой воды. За следующей дверцей отдыхают двести тарелок в обществе судков из зелёного стекла. Потом, бледнея, он очутится в окружении страшных деревянных блюд непонятного назначения и чудовищных супниц. Он поймёт, что продолжить подъем ему не по силам, и откроет пару буфетных дверок у самого пола, а там его ждёт засада из шинковок, сбивалок и каких-то предметов, бряцающих грозным железом и звонкой медью. Он опустит руку во тьму пещеры и выудит оттуда вафельницу. Поспешно захлопнув дверцу, он начнёт вытаскивать подряд все ящички, набитые ножами и ложками.
