Опасности, в общем, было не больше, чем для котенка у теплой печки, но какое пронзительное отчаяние, какая беспредельная безнадежность охватили обитателей восточной стороны, когда, как огонь по траве, понёсся крик: "Плотину прорвало!"
Сколько самых достойных, почтенных, ироничных и трезвомыслящих мужей города бросили своих жен, стенографисток, домашние очаги и служебные кабинеты и ринулись что есть мочи на восток. Немного еще найдется таких пугающих кличей, как: "Плотину прорвало!" У кого хватит сил прислушаться к голосу разума, если прозвучит этот тревожный горн, хоть до плотины целых пятьдесят миль?
Слух о том, что плотину прорвало, разнёсся в Колумбусе в полдень 12 марта 1913 года. Улица Высокая, наша главная торговая улица, мирно гудела мирными голосами дельцов, что-то сбывавших, считавших, предлагавших, насупавших, и уступавших.
Дориан Коннигуэй — знатнейший адвокат на всем Среднем Западе — убеждал языком Юлия Цезаря комиссию по коммунальным службам, что если уж он принял решение, легче будет сдвинуть Полярную звезду с ее места на небосводе, чем его с занятой позиции.
Кто-то хвастал, кто-то разводил руками от удивления.
И тут вдруг один человек побежал. Он, может быть, просто вспомнил в тот миг, что обещал жене не опаздывать, и понял, что уж безнадежно опоздал. Что бы там его ни клюнуло, а бросился он со всех ног по улице Широкой прямо к ресторану "Мраморный", где мужья у нас встречаются с женами.
Потом еще кто-то побежал: может быть, мальчишка-газетчик от хорошего настроения. Тут поскакал трусцой плотный конторский джентльмен, и через десять минут уже всё на улице Высокой понеслось. Громкое бормотание постепенно приняло форму ужасного слова: "плотина". "Плотину прорвало!" Так кто же первый облёк этот страх в слово — старушка в котиковом пальто, регулировщик или мальчишка — как знать и какая разница? Две тысячи человек понеслись. "На восток!" — вздымался крик — "Прочь от реки! На восток, там безопасней! На восток! На восток! На восток!"
Черные людские ручьи понеслись по всем улицам, ведущим на восток; эти ручьи, вытекавшие из магазинчиков, контор, шорных лавок и кино, вбирали струйки домохозяек, детишек, калек, слуг, собак и кошек, выскакивавших из домов, мимо которых с воплем и ревом несся главный поток. Люди выбегали, оставив огонь в очагах, еду в кипящих кастрюлях и двери нараспашку. Я, правда, помню, что мама успела потушить огонь, взяла с собой дюжину яиц и две булки хлеба. Она решила добраться до Мемориального зала в двух кварталах от нас, подняться наверх, где в пыльной комнатке собирались ветераны и где были сложены боевые знамёна и декорации для спектаклей. Но наплывающие толпы с криками: "На восток!" увлекли и ее, и нас всех. Когда дедушка пришел в себя на Пасторской, он обратился к бегущей толпе с пылом пророка мстителя, взывая стать стройными рядами и дать отпор взбунтовавшимся псам. Но потом и до него дошло, что прорвало плотину, и он тоже заревел громовым голосом: "На восток!" Одной рукой он подхватил ребенка, другой — щуплого чиновничка лет сорока, и мы стали догонять тех, кто улепетывал впереди нас.
На гребне людской волны сверкали пожарные, полицейские и офицеры в парадной форме: у форта Хей как раз в тот день был парад. "На восток!" — пропищала, как дудочка, девчушка, пробегая мимо крыльца, на котором подрёмывал полковник инфантерии. Привыкший к мгновенным решениям, обученный беспрекословному подчинению, офицер соскочил с крыльца и, ринувшись во весь дух с трубным зовом: "На восток!", вмиг обогнал девчушку. Вдвоем они очень скоро опустошили все дома на улочке. "Что случилось? Что случилось?" — пытался уразуметь перехвативший полковника толстяк. Офицер сдал назад и спросил у девчушки: "Что случилось?" "Плотину прорвало!" — выдохнула малышка. "Плотину прорвало!" — проревел полковник. "На восток! На восток! На восток!" Вскоре он уже бежал впереди всех с выдохшейся девочкой на руках, а вокруг него собралась трехсотенная рота беглецов из квартир, лавок, гаражей, дворов и подвалов.
Никому так и не удалось подсчитать, сколько же человек увлекло великое бегство 1913 года, потому что паника, размахнувшаяся на шесть миль от завода в Винслоу до южной окраины Клинтонвилля, утихла столь же мгновенно, как и взметнулась, а расхристанная орава рассыпалась на группки и быстро растеклась по домам, оставив за собой тихие и мирные улицы. Ревущее, рыдающее, суматошное бегство длилось-то всего часа два. Кое кое-кому удалось рвануть до самого Рейнольдсбурга в двенадцати милях, человек пятьдесят добежали до сельского клуба в восьми милях, а большинство, выбившись из сил, махнуло рукой или стало карабкаться на деревья во Франклиновском парке в четырех милях. Восстановили порядок и окончательно развеяли страх военные, которые гудели в рупора с грузовиков: "Плотина цела!" Сперва смятение и паника от этого только усилились, потому что многим в страхе слышалось: "Плотина сдала!" — значит сама официальная власть подтверждала реальность катастрофы.
