Уж куда по-придворному, иногда совсем по-площадному.
Деревенька, в которой жили Бершовы, была издавна в их роде, может статься, лет сто или более. В той местности лес очень дорог, не то что строевой, и дровяной за редкость: топят жгутами из соломы, а то и просто навозом. Вот дедушка Бершова, догадливый хозяин, что же придумал. Каждый год по две десятины засаживал ивовыми кольями; они легко принимаются и в особенности на хорошей черноземной земле, как там. И так засадил он что-то много десятин; сын его не трогал этих деревьев, а внук, дождавшись времени, брал потом большие деньги за хорошие дрова.
Неподалеку от этих Бершовых жил один однодворец, который промыш- лял рыбой, ловил ее в реках и потом куда-то возил продавать. Он и у нас в реке Матыре, пред домом, лавливал исполу, с нашего согласия, и потому иногда бывал у Дмитрия Александровича по делу. Однажды он и предлагает моему мужу: «Александрыч, — так он его называл, — у тебя, сказывают, вишь, есть некошная [* То есть негодная.] девка, пьянчуга и воровка, с которою тебе только одна докука; продай ты мне ее, я тебе хорошие за нее дам деньги».
— Ну, а сколько, например? — спрашивает муж.
— Да ежели чистоганом — деньгами, так двадцать пять рублей, а коли хошь на рыбу сменять, так рыбы дам тебе на пятьдесят рублей.
Эта девка точно была предрянная: пьяница, воровка, убежит без паспорта, накрадет где-нибудь, попадется за кражу, сидит в остроге, потом ее выпустят и к нам по этапу пришлют. Держать у себя ее опасно было, и мы не знали, что нам с нею и делать. Дмитрий Александрович не раз говаривал:
— Грешно, а желал бы, чтоб она чего-нибудь побольше накрала и чтоб ее совсем сослали, нам бы руки развязали…
Вот как однодворец вызвался ее купить у нас, муж и приходит ко мне посоветоваться и рассказывает, что за нее дают или 25 рублей деньгами, или рыбы на 50 рублей…
Я и говорю ему: «Ты уж лучше возьми деньгами, а то это как-то ужасно подумать, что мы девку променяли на рыбу: это и кусок в горло не пойдет». Так за девку и взяли мы 25 рублей и от нее избавились.
Наши соседи-однодворцы были пресмешные и преглупые. У нас в деревне не было хорошей воды; в реке вода вонючая, потому что в нее валили тогда навозу, которого девать было некуда; слышим от Бурцевых, что где-то неподалеку есть ключевая вода. Послали, привезли; точно, вода хороша. Дмитрий Александрович велел срубить сруб, окопали место, где ключ, и поставили этот сруб, — а было это на однодворческой земле. Смотрим, наутро сруб этот стоит у нас посередь двора. «Что это такое?». Говорят. ночью однодворцы привезли его и сложили на дворе. Послали узнать: отчего они наш сруб к нам привезли; кажется, не мешал он им. Приходят несколько человек. Дмитрий Александрович вышел к ним: «Скажите, братцы, чем вам мешал мой сруб, поставленный на ключе?»
— Батюшка, Александрии, не вели его там ставить, просим тебя…
— Да чем же он вам мешает? Разве жаль вам воды?..
— Воды не жаль, а сруба не ставь.
— Что же вы так сруба моего не жалуете?
— Коли вода тебе так люба, прикажи, мы тебе сгородим какой хошь сруб; а тебе ставить не дадим…
— Вы мне скажите, друзья, какая причина… Мялись, мялись, наконец высказались.
— Вот что, Александрыч, как ты свой сруб-то поставишь да примежуешь к нему от нашей земли? Мы вот этого-то и стережемся.
— Ах, какие же вы чудаки, мне никогда этого и в голову не приходило… Даю вам слово..] Да разве это возможно сделать?..
— А Бог тебя знает… А уж если хочешь, мы почтим тебя: ты подари нам этот сруб, мы его сами и поставим.
— Мне, право, все равно, возьмите и ставьте его сами…
— Значит, сруб наш, ты его нам жалуешь…
— Жалую, жалую…
— Эй. слышь, господа, Лександрыч отдал нам этот сруб, значит, он наш…
Итак, они его взяли, сами опять поставили на ключе и успокоились.
Это смешное опасение однодворцев имело, однако, некоторое основание: в то время было много порожних земель в Тамбовской губернии, а может быть, и в других, и помещики заявляли только куда следовало, что вот там-то и там-то у них столько-то земли, но что плана не имеют и просят выдать план и землю за ними укрепить.
