Рассказы - страница 51

Федя где-то пропадает у соседних мальчишек или водит меня на речку — рыбу удить. Симпатичный парень. Со всем хозяйством справляется Анна. Она и на колхозную работу ходит, и дом в порядке держит. Как это ей удается — не понимаю. Она постоянно в движении, строгая, с невозмутимым лицом и почти никогда не улыбается. Вчера застал её в дровяном сарае: она ставила круглые чурбаки на попа и сильными ударами топора раскалывала их на части.

— Это не женская работа, — сказал я и взял из её рук топор, стал колоть сам. И тут я первый раз увидел на её лице улыбку — точно солнечный луч осветил её лицо, и оно как бы расцвело, стало еще красивей. Пока я здесь — это буду делать я. Надо же помочь женщине, у которой муж не вернулся с фронта Отечественной войны и которая так героически сражается с жизнью.

9 июня.

Распорядок дня у меня установился замечательный. Рано утром, как только услышу в открытое окно швырк-швырк, как молочная струйка под руками хозяйки льется из вымени в подойник, встаю и бегу к колодцу умываться. А вода там холодна, после сна бр-р…Только умоюсь, а уже Анна Васильевна подает кружку парного молока. Потом завтракаем. Анна Васильевна, да что там — Анюта, уходит на колхозную работу. А мы с Федей наводим дома порядок. Федя кормит старушку, подметает пол, я таскаю воду для дома и для коровы. Как она много пьет! Потом с Федей берем удочки и уходим на речку. Надо сказать, что рыбы там чрезвычайно мало, но эти переходы с одного омута на другой по цветистому лугу, это ожидание, что вот-вот клюнет — очень интересно! Если на наши удочки что-нибудь попадается (что бывает редко), мы триумфально несем домой, и Анюта приготовляет рыбу так, чтобы каждому достался кусочек. Дров я наколол множество — хозяйка стала чаще улыбаться и вчера со смехом сказала, что за такую помощь надо будет заплатить. «Платят по разному», — почему-то пришла в голову такая мысль, но я ничего не сказал, только взглянул на неё.

11 июня.

Ну, что теперь со мной будет? Так неожиданно все кругом изменилось! И эти стены, и все окружение стали иными: все просветлело, стало ближе и милее, и я весь полон радости.

Радость — это тень бога на земле. Сам он — любовь. И радость проистекает из любви. Злые не радуются, а только злорадствуют. А как бы выглядела радость, если бы придать ей видимость? Но у радости могут быть тысячи оттенков и, стало быть, столько же образов. А моя радость — это многоцветный свет. А свет есть звук, вернеё, мелодия, слышимая не уху, а сознанию. И нежные пальцы играют на струнах сердца эту мелодию, и оно звучит, поет… И кругом все становится светлее, милее и прекраснеё.

И еще мне кажется, что мои губы продолжают… Эх! Лучше изложу все по порядку.

Был воскресный полдень, и мы только что пообедали, как на улице перед окном залихватски заиграла гармонь. Под её звуки пьяный голос выкрикивал слова частушки.

Федя подбежал к окну и тотчас объявил:

— К нам Лукьяныч идёт.

Тень прошла по лицу хозяйки — она сжала губы. По тем немногим словам, которыми я успел обменяться с ней, пока Лукъяныч поднимался на крыльцо и проходил через сени, нетрудно было догадаться, что идёт ухажер хозяйки, не раз делавший ей безуспешные предложения.

В дверях появился парень выше меня ростом, этакий здоровяк. Он молча оглядел нас и вдруг с деланной торжественностью поднял вытянутую руку, как это делали римляне, когда приветствовали кого — либо, и громко произнес:

— Приветствую Анну Васильевну, героиню труда и мою повелительницу! Мне можно войти?

— Перестань кривляться, заходи. Зачем пришел? — спросила хозяйка, вставая со стула.

— Неласково встречаешь, Анна Васильевна. Мы ведь старые друзья…

— Не помню, чтоб особенно дружили.

— Да я так… Намедни иду, а с твоего двора «тюк-тюк», кто-то рубит, а ты на работе… Ну, думаю, Анюта плотника пригласила что-то делать…Так почему же не меня? Вот и зашел спросить… Ведь я же для тебя, Аннушка, черту на рога полезу! И тут он пытался обхватить её за талию, но Анна ударила по рукам, стараясь их отвести — между ними началась борьба.

Во мне, по-видимому сработала какая-то неизвестная мне пружина — я не пойму, как очутился между ними и изо всех сил оттолкнул от себя Лукьяныча. Но почти в тот же миг я получил сильный удар по скуле, и злобный голос произнес: