– А давай не вернемся? – предложил Норвегов. – Ока впадает в Волгу.
Волга в Каспийское море. Через пару месяцев мы приплывем в Персию и, когда приедем домой, расскажем такое, что все девушки будут нашими.
– У нас нет денег и еды. * Неужели ты думаешь, что на русской ферме нам откажутся дать молока?
С русской фермы нас прогнали на следующий день матюками. Я шел вслед за Норвеговым по нарядной приокской деревне, где дома, свежепокрашенные в веселые голубые и желтые цвета, удивительно контрастировали с разбитыми дорогами и не высыхающими лужами.
Вожатый мой не унывал – он зашел в один дом, в другой, третий, и мало-помалу мы набрали себе на пропитание. * Дойдем до Мурома, – объявил Норвегов. – Пошли матери телеграмму, пусть высылает деньги на обратную дорогу.
За Рязанью лиственные и хвойные леса отступили, Ока текла в пустынных глинистых берегах, кое-где из них выходя и заливая луга.
Вокруг было множество птиц, они летали высоко над землей, носились низко над водой, плавали, ныряли, сидели на островках, кричали. Все зеленело и распускалось вокруг, воздух накатывался волнами и тек, как еще одна громадная, разлившаяся в половодье река. Иногда встречались деревни или одинокие избы, в которых жили бакенщики, но часто мы не видели за день ни души. С дровами было плохо, зато хорошо с комарами. Мы стали черными от солнца и опухшими от укусов.
Перед Касимовом погода испортилась, задул ветер и пошел холодный дождь. Мы лежали под полиэтиленом, курили, раздражая дымом пустой желудок, и хотели домой. А потом так же стояли и мокли на шоссе со своими рюкзаками и лодкой. Однако никто не останавливался. Холодно, голодно и плохо было так, что, мне казалось, это не кончится никогда и на этом месте я умру. Не шевелиться было невозможно, а стоило пошевелиться, как мокрая одежда от носков до воротника рубашки прилипала к телу. Норвегов махал руками, одной и двумя, вытягивал кулак с оттопыренным большим пальцем вниз, переворачивал его наверх, но ничего не помогало. Обдавая нас брызгами, тяжело груженные машины проезжали мимо.
– Вот суки!
Уже смеркалось, когда из притормозившего “Камаза” высунулась чернявая рожа и, сверкнув зубами, сказала:
– Здэс нэ стойтэ, рэбята. Здэс рядом ГАИ. Далше, далше идытэ.
– Фигня! – воскликнул Норвегов и двинулся в сторону молодого белобрысого мента, должно быть, нашего сверстника. – Браток, помоги до Москвы добраться.
Гаишник в брезентовом плаще махнул палкой и остановил первого попавшегося дальнобойщика. * Да куда я их двоих с хотулями в кабину посажу? – возмутился водитель:. – Сейчас автобус пойдет. Пусть на нем едут. * Залезайте, хлопцы. Остановят – скажешь, я разрешил, – лениво приказал служивый. Ему нравилось показывать свою власть.
Шофер ругался и говорил, что ни в какую Москву он не едет * А нам, батя, хоть куда – только б под дождем не стоять. Ты же не с “Икаруса” московского, посреди дороги людей не высадишь, правда?
В кабине ьыло сухо, тепло, дворники смывали воду, водитель постепенно успокоился и стал рассказывать, как в маленьком городе за
Окой к нему в машину попытались запрыгнуть на ходу двое шалопаев. * Вроде вас шляются, не пойми кто. Я остановился. Выхожу из машины: мать честная, а весь борт у меня в крови. Ну все, думаю, хана, сдаваться надо. Самого дрожь бьет. Мент машину обошел, посмотрел на меня и говорит: ну дыхни! Я дыхнул, он так разочарованно: “Не пьяный”. Это, говорит, арбузный сок… Вы чего бороды-то отрастили? Думаете, умнее будете казаться? * Мы, дядя, в поиске, – сказал Норвегов меланхолично. * В розыске? – Шофер скосил на него ясные голубые глаза.
Руки у шофера были толстые, жилистые, а из-под сиденья торчала монтировка.
Ночевали мы в городке строителей возле Спас-Клепиков. Дальнобойщик накормил нас консервами, положил спать в вагончике, а утром довез до
Рязани и дал денег на дорогу домой. Норвегов тотчас же потащил меня в привокзальный ресторан, и в Москву мы поехали зайцем и на рогах.
Последствия нашего путешествия были нехороши. Мне объявили в лаборатории строгий выговор и отправили на месяц на овощную базу в
