Окончив работу, дед Хоботька надел телогрейку и подошел ко мне.
Я предложил ему папиросу.
— Куда шел? — спросил дед.
— На МТФ.
— Не спешишь?
— Нет-нет! — ответил я.
— Тогда пойдем в лесополосу, — предложил он.
Мы укрылись среди деревьев и кустов так, чтобы пруд был на виду.
— Холодная вода? — спросил я, желая завязать разговор.
Дед Хоботька язвительно хмыкнул и ответил, игриво поводя подстриженными бровями:
— Как кипяток.
Тогда, считая, что настало время начать расспросы, я проговорил неуверенно:
— Ну, крупные карпы попадаются в капкан?
Дед только улыбнулся.
— Зачем же тогда ставил капканы в пруду? — спрашиваю его напрямик.
— Подождешь — увидишь, — ответил он сдержанно.
Я перебрал в памяти все известные, даже самые фантастические способы охоты деда Хоботьки на зверей, птиц и рыб, но к этому случаю ни один из них не подходил.
Почти час мы лежали, перебрасываясь ничего не значащими словами. И когда дед Хоботька стал уже нервничать, с голубой вышины донесся вдруг звук, от которого он встрепенулся и преобразился в мгновение ока.
— Слышишь? — спросил дед трагическим шепотом, подняв согнутый палец к небу.
— Что? Трубный глас архангела Гавриила? — пошутил я. — Не слышу.
Он досадливо отмахнулся и зашарил глазами по небу:
— Слушай…
Я услышал: это кричали казарки. И тотчас увидел их.
— Ну и что с этого? — спрашиваю. — Ружья-то нет!
— Эх ты, елки-палки-моталки, нет у тебя соображения! Они сейчас в пруд…
И, как будто в подтверждение его слов, стая сделала круг над прудом и распалась на синей воде беспорядочными бело-серыми комками.
Взволнованный Хоботька поднялся на ноги и принял позу бегуна на старте.
Гуси в пруду плескались, хлопали крыльями, ныряли. Нырнет гусь: кверху лапы и хвост — ищет корм.
И вдруг — это было действительно вдруг — на пруду забушевала белая буря: захлопали крылья, полетели перья, засверкали фонтаны брызг. Все смешалось. Казарки подняли отчаянный крик и шум. Я увидел, как притаившаяся за пригорком лисица не помня себя от страха метнулась в чащобу терновника — не вышла охота на гусей.
Но вот среди обезумевшей стаи прозвучал могучий клич вожака и отдался эхом в лесополосе… В один миг казарки поднялись в воздух и, подбадриваемые призывным криком, выстроились в треугольник. Встревоженно вскрикивая и выравнивая строй, они потянулись на юг, подальше от западни.
В пруду остались три гуся. Четвертый бился на берегу с капканом на голове. Он вырвал колышек и теперь, полузадушенный, стегал крыльями по земле.
Дед Хоботька рванулся к пруду, на бегу вынимая мешки из карманов телогрейки и отворачивая голенища сапог. Никогда раньше я не видел, чтобы так бегали старики…
Вот зачем он ставил капканы в пруду. Мудрая голова! Кто бы мог подумать! И я поверил всему, даже заведомо фантастическому и нелепому, что слышал о Хоботьке, поверил всем самым сногсшибательным историям, какие знал о нем. Все было удивительно просто и единственно в своем роде. Ловить казарок капканами, а зайцев на лук я уже считал обычным делом…
Иван Пантелеевич умолк и снова закурил. Пламя спички дрожало в его руке. Мне хотелось слышать некоторые пояснения, но я помалкивал. Григораш промычал задумчивое «м-м-м».
— Что? Что? — тотчас откликнулся зоотехник. — Не верите? Сомневаетесь?
— Да нет, думаю я, — ответил Григорий Данилович врастяжку. — Думаю, Иван Пантелеевич. Интересно все это… И сообразил же Хоботька, а! Действительно, расскажешь — не поверят.
Я верю в правдивость слов Ивана Пантелеевича и без боязни прослыть чудаком всем подряд рассказываю об этом замечательном охотничьем похождении деда Хоботьки. Вы сомневаетесь в достоверности этой истории? Справьтесь у зоотехника Ивана Пантелеевича Алексеенко.
