Секунду смотрит на пакет, затем произносит:
— Ну давай, попробуем твою пудру. Инга, дай зеркало…
Порошка мало, а желающих много. Я выхожу в туалет, чтобы не видеть, как счасливчики будут нюхать кокаин — мне кажется, что поступаю я более, чем благородно. Последнее, что я слышу перед тем, как захлопнуть дверь, это робкий (куда подевалась твоя надменность?) голос зализанного:
— Только мне оставьте…
Могу поспорить на тот же червонец, что получит зализанный не кокс, а болт от Братской Гэс.
В туалете я закуриваю сигарету, но зажигалку не тушу. Подношу ее к пластику, которым обиты стены сортира и наблюдаю, как он начинает вздуваться. Меня прёт, мне нравится наблюдать за желто-коричневыми пятнами, появляющимися на белом фоне пластика. Зажигалка выпадает из руки на пол, я закидываю голову и медленно выдыхаю дым.
Какого черта я здесь сижу, как последний лох?! Там же кокаин!
Я выскакиваю из туалета и иду в зал. Мне сразу видно, кто уже понюхал: толстый Саня, Швед, Марина, Вован, Маша…
К зеркалу пытается примоститься «крутой» Вадим. Уже поделена порция на две дорожки и свернута в трубочку десятирублевая купюра, Вадим нагинается над кокаином…
Я подхожу и трогаю его за плечо:
— Слышь, тебя к телефону. Срочно.
— Кто? К какому теле…
— Там, на кухне трубка снята, иди быстрее.
Вадим недоверчиво смотрит на меня и я нервно бросаю:
— Иди, блин, там женский голос, плачет вроде!
Видимо, он провел какую-то ассоциацию и допустил возможность такого звонка.
Вадим встает и я выхватываю у него свернутую десятку.
— Я пока попробую.
Вадим мгновение колеблется, затем бросается в сторону кухни.
А я нагинаюсь, вставляю бумажную трубочку в ноздрю, другую зажимаю.
Вдох!
Другая ноздря!
Вдох!
Вспышка. Еще одна.
Я чувствую, я физически ощущаю, как расширяются зрачки, как в мозг отдает волна чего-то резкого и в то же время нежного и приятного. Говорят, что кокаин действует по-разному в зависимости от ситуации, что, как правило, он расслабляет… Чепуха! Кокаин не может расслаблять. Он заставляет действовать, заставляет поверить, что жизнь стоит того, чтобы жить.
Нос слегка печет — я не столь часто употребляю кокс и слизистая оболочка еще не привыкла к этому раздражителю. Плевать! Мне хорошо, мне очень хорошо.
И кентам моим тоже хорошо: Сане, Вовчику, Марине, Маше… Маша. Золотце. Рыбка моя. Я хочу тебя. Если бы ты могла понимать язык взглядов, я бы рассказал тебе, что я мог бы с тобой сделать. Если бы… мог бы… вот бы…
Заходит Вадим. Заходит и смотрит на меня — делает вид, что шутка удалась и ему понравилась, хотя, я уверен, дай ему возможность и он убил бы меня. Моя порция кокаина была последней.
Миша возится с магнитофоном — ему удается включить его и в комнату врывается Курт Кобейн со своей бессмертной «Smells like teen spirit».
— А нет чего-нибудь поприличнее? — гнусавит зализаный.
— Тебя как зовут? — спрашивает Миша.
— Костя. — зализаный ждет, что Миша представится, но в ответ слышит:
— Костя, где водка?
— Кто?
— Я говорю, водка где?
— Где? — тупо переспрашивает Костя и сразу же поправляется. — Ребзя, я ведь порошок…
Его уже не слушают. Старое детское выражение звучит настолько нелепо, что все, кроме самого Кости и Инги начинают смеяться. Пока Миша не поворачивает звук на полную громкость. Тогда Инга бросается к магнитофону и выключает его.
— Соседи… — начинает она и Миша поднимается с корточек. Нажимает «Play» и начинает танцевать перед Ингой. Дерганые телодвижения похожи на ритуальный танец какого-нибудь гяитянского жреца вуду — Инга пятится от него, пока они не выходят из зала.
Толстяк в это время что-то тихо и настойчиво втолковывает Вадиму. Тот неохотно кивает головой, затем лезет в карман и достает деньги. Толстяк манит Костю…
Через минут пятнадцать на столе стоят три бутылки водки.
Я сижу на диване — в одной руке у меня сигарета, другая рука путешествует по Машиным ляжкам. Сама Маша занята глубокими поцелуями с Мишаней — мне все равно. Я никогда не был против групповухи, но сейчас мне просто не хочется заниматься сексом. У меня расслабленное состояние и глажу Машины ноги я чисто автоматически — сигарета сейчас мне приносит много больше удовольствия.
