Я уже давно хочу курить, но одному тащиться на балкон стремно. Поднимаюсь со всеми, обращаю внимание на то, что Маша остается на месте и выхожу из зала.
На балконе места мало и мне приходится стоять на пороге. Рядом со мной стоит Вера — она томно смотрит на меня и затягивается длинной тонкой сигаретой.
Я всем видом пытаюсь показать, что она меня не интересует и Вера разочарованно отворачивается в сторону. Она рассматривает какую-то картину, висящую над широкой кроватью и сбивает пепел мимо пепельницы, которую Инга поставила на подоконник. На балконе Саня-толстяк возмущенно обсуждает двух придурков, которые пришли в середине застолья. Я не прислушиваюсь — мне надоело курить уже после нескольких затяжек и я тушу сигарету.
И тут в спальне появляется новое лицо — Гена. Одной рукой он гладит сережку, торчащую в ноздре, а вот в другой руке у него четыре папиросы. Он еле идет и, кажется, совсем не видит ничего перед собой, однако у него получается подойти к балкону и, став передо мной, произнести:
— Я напас и ты напас — мы покурим ганджубас! — при этом он корчит жуткую гримасу, которую можно принять за улыбку только после употребления той дряни, которую он держит в руке.
Его глаз по-прежнему не видно, но его глаза мне не нужны. Он протягивает мне папиросы и одновременно с этим я слышу, как на балконе наступает тишина. Эту тишину можно услышать — в ней напряженно звенит воздух и прерывисто вырывается дыхание из нескольких глоток, слышны взоры, устремленные на папиросы и частый стук сердец…
— Братуха, что там у тебя? — врывается в тишину голос толстяка.
Братуха? Интересно.
— Народ, курить никто не хочет? — спрашивает Гена. Глупый вопрос.
Он все еще тянет мне папиросы и я беру одну.
Рука перемещается к балкону и стандарты тут же исчезают в толпе. Миг — и все папиросы взорваны. Я затягиваюсь и выпускаю дым на балкон. Гена подходит ко мне и просит пустить паровоз. Это нетрудно — надо лишь вставить папиросу тлеющим концом в рот и выдуть дым в рот собеседнику. Что я и делаю.
Получив свою порцию, Гена ложится на кровать, а ко мне подходит Вера.
— Мне тоже пусти.
Слишком плотно она прижимается, когда я задуваю ей дым анаши. Мне это не нравится и я чуть отстраняюсь. На балконе оживленная возня. Дым оттуда проникает в спальню и клубами расплывается по комнате. В этот момент сюда входит Инга и принюхивается. Ее глаза расширяются, она так искусно имитирует ужас и возмущение на своем лице, что мне хочется вытолкнуть ее.
А, может и не имитирует.
— Что… кто вам… что вы делаете?! Вы с ума сошли?!
Смотрит она почему-то на меня и я теряюсь, не зная, что сказать. По счастью, ее возглас слышит толстяк, который выбирается с балкона и, на ходу сняв очки, подходит к ней.
— Звезда моя, — начинает он, обнимая ее за плечи и увлекая в коридор. — мы немного расслабляемся…
Они уходят, а я сую то, что осталось от ганджубаса Вере и тоже ухожу.
Замечаю, как Вера глубоко затягивается и про себя усмехаюсь. Когда ее вставит, сто процентов, что она что-нибудь отмочит. Такие страшненькие — они всегда пытаются быть экстравагантными, особенно если их прёт.
В коридоре прохожу мимо Инги, у которой толстяк спрашивает:
— … хочешь, чтобы вечеринка удалась? Все должны быть расслаблены…
Захожу в зал и вижу довольно неприятную картину: Игорь уселся рядом с Машей и что-то ей тихо рассказывает. Подхожу ближе и слышу:
— … дедушка был не таким. Он был самым лучшим…
Понятно.
Неожиданно замечаю, что кассета на магнитофоне закончилась, встаю, чтобы переставить на другую сторону и тут раздается звонок.
Вижу, как Инга пробегает мимо зала к дверям и переставляю кассету. Долетают какие-то возгласы, а потом появляется Инга с букетом роз. За ней в зал проходит высокий парень в костюме.
— Знакомьтесь, это Вадим. — говорит Инга, почему-то волнуясь.
Ага, этот, значит, тоже не из их компании.
Вадим подходит ко мне и протягивает руку.
— Саня. — говорю я, пожимая руку и добавляю, — Просьба не называть Шуриком.
— О'кей. — кивает головой Вадим и поворачивается к Маше и ее дебильному собеседнику.
— Меня Игорь зовут. — произносит Игорь и хватает чью-то стопку. — Садись, выпьем по пятьдесят.
