Он бежал. Бежал долго, пока начисто не забыл про усталость. Наконец остановился на одной из самых тёмных улиц. Оглянулся. Что-то уточнив для себя, обнюхав придорожные деревья, пробежал ещё немного вперед. И вот она — та развилка! Если двигаться дальше вверх по улице, то она выведет его к краю оврага, а если — направо, то к тому памятному двору. Он немного постоял. Тихо завыл. И выбрал пока первый путь.
Пегий достиг самого края города. За последними домами, стоящими на краю оврага, с высокого холма, обернулся назад. Город лежал далеко внизу. Тысячи разноцветных фонарей в его сердцевине, подобно холодным звёздам на небе, светили безучастно и равнодушно. Глаза собаки не задержались на них долго, а поднялись выше, где уже занималась тусклая заря грядущего дня, и откуда обещало взойти солнце одного из последних дней этой хмурой осени. Пегий отвернулся от слабых сполохов зари и уставился в другую сторону. Там лежал тёмный овраг, а дальше, прямо до самых гор, расстилалось такое же тёмное пространство. Ночь будто стекала на город с высоты ближних невидимых гор. Собрав остаток сил, пёс устремился с холма туда, куда все эти годы тянули его тяжёлые воспоминания. Он точно знал куда направляться, и потому взял кратчайший путь: через чужие огороды и дворы. Быстро добежал до не любимого знакомого двора. И вот предстал перед здоровым, со звенящей на шее цепью, сытым и неприветливым слугой щуплого хозяина!
Псы предупредительно зарычали, как непримиримые враги. Но пока ещё никто из них нападать не стал. Однако в глазах у обоих было достаточно злобы и взаимной неприязни. Первым на атаку решился цепной Чернолобый. Он отошёл немного назад, вскинул откормленную морду, оскалил зубы, и ринулся в бой. Но хитрая железная цепь — гарант его благополучия в предписанном кругу — беспардонно потянула его обратно за шею и усадила на место. Она не позволила делать резких движений. Пёс с сожалением и злобой заметался, издав вой, стал рвать когтями свою конуру. Железная цепь, звяканье которой было холодным и расчётливым, сдерживала и сковывала каждое его движение.
Тогда хозяйский пёс пошёл на хитрость… Сделал вид, что передумал драться, ретировался и лёг у своей конуры. Алабай был удивлен, но принял это как знак примирения; сделал несколько шагов в сторону брата. Тоже лёг. Тут-то разыгралось самое опасное — за свою доверчивость он чуть было не поплатился жизнью. Чернолобый набросился на него безо всякого предупреждения и схватил за обрубок уха. Но долго противника удержать не смог. Отбросив его мощным ударом лап подальше от себя, Алабай, истекая кровью, стал смотреть, что будет делать брат. Долго ждать не пришлось… Тот предпринял ещё одну попытку, смысл которой заключался в том, чтобы броситься под противника и, взяв его за горло снизу, перегрызть ему глотку. Увернувшись от этого коварного выпада, Алабай выбрал безопасное расстояние и застыл.
Он почему-то не торопился нападать на своего нынешнего врага, стоял и рассматривал его внимательно, с болью, как самое дорогое существо, которое, быть может, он видит последний раз в жизни. Как бы неприветливо ни выглядели налитые кровью глаза Алабая, как бы злобно он ни рычал, весь его вид показывал, что он хорошо понимает последствия, и поэтому пёс глубоко страдал. Может, поэтому и не спешил…
Ну вот, похоже, обдумав всё последний раз, принял окончательное решение. И тогда двинулся с места… Вид его был устрашающим: тяжесть всего тела перенёс на задние лапы, упёрся ими о землю, будто собирался оттолкнуть её от себя подальше, выпрямил короткую, мощную шею и вытянул голову. Зрачки его глаз расширились, мыщцы по всему телу затвердели, как в лучшие годы, в зубы ударил солёный вкус крови… Пегий грозно оскалился, в его горле заклокотало.
Дальше всё произошло в мгновение ока. Алабай, разбежавшись, высоко прыгнул и навис над противником. Ошеломив неожиданностью, сходу крепко схватил его за шею. Следом сомкнул пасть так мощно, что у Чернолобого стали поддаваться и хрустеть шейные позвонки. Цепной пёс отозвался на эту боль истошным воем. Отчаянно забился под тяжестью отвергнутого брата, пытаясь вырваться из объятий неминуемой смерти. Но у него ничего не получалось. Это был отработанный годами приём жестокой уличной схватки, с которым домашнему псу никогда не приходилось сталкиваться. Если бы даже он знал, как, то всё равно ошейник не дал бы ему возможности отразить такое стремительное нападение.
