— Зачем?!
— Зачем я согласился помочь ей?
Блакстон отрывисто кивнул.
— Вам лучше других должна быть понятна моя цель, — Мананнан склонил голову. — Красота требует жертв, ради красоты нужно страдать… Ваши тщеславные дамы принимают эти поговорки на свой счет, но они намного древнее, чем вы, дети Миля, можете себе представить.
Он взмахнул рукой и на месте развалин из земли выросли крепостные стены. Жители Донегал не ошибались — эту крепость возвели не люди. Ни один человек не смог бы создать нечто столь же прекрасное и совершенное.
— С древнейших, дочеловеческих времен красота была предметом поклонения, — продолжил сид. — Задолго до того как пришли ваши предки, пораженные страхом перед природой, красоте приносили жертвы.
— Что… что ты несешь?! — выкрикнул Джеффри.
— Вы брали у меня цветы для своей дочери. Стремясь продлить их жизнь, вы вымачивали их в сахаре, приправляли уксусом. Они были вашей жертвой, которую вы смиренно преподносили к ногам вашей богини, — пояснил Мананнан. — Ваша дочь — прелестный цветок, лорд Блакстон. И я решил принести ее в жертву своему кумиру. Смею вас заверить, получив такое подношение, она была более чем счастлива.
— Она?
— Эрин, — с любовью произнес Мак Лир. — Моя прекрасная, моя вечная Эрин. Радость и боль моей жизни. Вы когда-нибудь задумывались, есть ли еще где-то в мире остров прекраснее нашей зеленой Эрин?
Он не дождался ответа.
— На свете нет ничего прекраснее, — глаза Мананнана сверкнули, — не раз за обладание ею проливалась кровь, потому что нет такого существа, которое бы, единожды увидев Эрин, не полюбило ее всем своим естеством. Но я один знаю тайну ее необычайного обаяния, ее вечной молодости и красоты…
Мак Лир приблизился к лорду Блакстону и прошептал ему на ухо:
— Прислушайтесь.
Джеффри дернулся, забился как муха в липкой паутине.
— Вы слышите их? — зашелестел голос Мананаана. — Прислушайтесь к ветру, лорд Блакстон. Вы услышите их смех, их плачь, их дыхание. Они не мертвы, они живут, заключенные в недрах Эрин, в ее волшебных холмах. Прекрасные цветы, которые я возложил на ее алтарь, и среди них — ваша дочь.
Джеффри почувствовал, как его душат слезы, он запрокинул голову и закричал. Его крик, полный боли и отчаяния, разнесся над укрытой снегом равниной, подхваченный ветром. Мананнан более не счел нужным утруждать себя разговорами. Он поклонился на прощание и скрылся в своей величавой крепости. Когда дверь затворилась за ним, стены начали покрываться трещинами и зарастать мхом, они погружались в землю пока над вершиной холма не остались лишь венчающие их остроконечные бойницы, сточенные ветром и напоминающие гнилые зубы.
В тот же миг лорд Блакстон почувствовал, что колдовские путы отпустили его. Он бросился к руинам и голыми руками стал разгребать твердую, мерзлую землю. За этим занятием его и нашли слуги: с безумным взглядом, сбитыми в кровь руками, в яме, которая едва доходила ему до колен. Рассудок Джеффри Блакстона помутился, но он сумел поведать отцу Фоули о встрече на холме Гринэн. Священник записал его рассказ, и бумага с ним долгие годы хранилась среди других церковных книг графства Донегал.
О дальнейшей судьбе лорда Блакстона известно немногое. Говорят, он до самой смерти не оставил попыток проникнуть в волшебные холмы и провел первые раскопки на холме Гринэн. Говорят, что он окружил себя талисманами и амулетами, которые должны были наносить вред сидам. Соседи перестали общаться с ним, челядь разбежалась, и лорд Блакстон умер в одиночестве, зимой двадцать лет спустя. Его тело обнаружили в комнате дочери. Джеффри сидел напротив широко раскрытого окна, опершись на подоконник. Одна его рука сжимала оконную раму, другая была вытянута, как будто в попытке что-то поймать. Рот лорда Блакстона был искривлен в жутком, душераздирающем крике. Конечно же, он замерз и напоминал гротескную ледяную скульптуру, которую не смогли полностью распрямить даже для похорон.
Таков конец истории лорда Джеффри Блакстона. После его смерти усадьба осталась незаселенной — новый владелец этих земель предпочел держаться подальше от проклятого холма Гринэн. Позже, в годы предшествующие славной революции повстанцы-католики сожгли усадьбу как символ ненавистного англиканского ига. Говорят, ее обугленные останки можно найти по сей день.
