Грустно. Что-то давно нет писем от матери. Как она там, в Кувае? Как живут кувайцы?
Забрался в танк, приладил на колени планшет, стал писать письмо.
«Дорогая Лиза, пишу тебе с передовой. Враг однажды уже получил под Москвой. Сейчас собирается с новой силой. Будет большая схватка, но мы не пустим его к столице…».
В танке стало темно. В верхнем люке появилась чья-то тень. Владимир оглянулся.
— Товарищ командир, быстрее, вызывает ротный, — это был башнер.
— Иду, — положив недописанное письмо в планшет, сказал он.
— Есть боевое задание, — сказал ротный.
— Слушаю, товарищ командир.
— В соседней деревне враг. На рассвете ты со своим взводом должен ворваться в эту деревню и с помощью пехоты занять ее.
— Какие разведданные?
— Три танка и несколько орудийных расчетов.
— Тесновато будет взводу, товарищ командир.
— Однако надежнее.
— Внезапность — половина успеха.
— Уверен?
— Так точно. Если артиллеристы погремят, то мы подберемся незаметно.
Экипаж был уже в сборе. Никто ни о чем не спрашивал. Командир взвода сразу распорядился:
— Сливайте горючее из дополнительных баков.
И всем стало ясно: предстоит бой. Каждый сел на свое место: в танке все исправно, однако нелишне проверить еще раз.
— Все готово?
— Готово, товарищ командир.
Внимательно оглядел каждого. Башнер уже испытанный, горел в танке. На него можно положиться. Водитель тоже тертый калач. Только радист-стрелок не нюхал пороху.
— Не оробеешь? — спросил его Хазов.
— Не оробею, — твердо ответил солдат.
Дорога до деревни показалась невероятно длинной. Да и можно ли было назвать дорогой проложенный кем-то санный путь в перелесках. Ночь темная, след едва заметен. Хазов вышел из танка и, широко шагая по глубокому снегу, побрел впереди. В темноте дорога казалась висящей в воздухе, то и дело оступался.
Гремели орудия, над головой проносились снаряды, за спиной, звеня траками, вслепую шла боевая машина.
Деревья стали гуще. Скоро деревня. Хазов сделал знак сбавить газ и свернул в рощу.
Танк остановился около маленькой речки, за которой на пологом взгорке угадывались черные дома.
— Позагораем немножко, — потирая замерзшие руки, сказал взводный ребятам. Радисту приказал:
— Доложи командиру. Мы на месте.
Радист передал. Одна за другой в небо взвились белые ракеты. Пролетели последние снаряды. Над рощей тяжело повисла тишина, потом в деревне загомонили немцы. Видимо, выходили из своих укрытий. Взвизгнула собака, скрипнула дверь, клацнула щеколда ворот.
Длинная зимняя ночь. В танке затишье, но мороз холодил броню, забирался под теплую одежду. А отдохнуть перед боем нужно. В полусне скоротали ночь.
Зимой рассветы приходят медленно, особенно когда в морозном воздухе висит свинцовая мгла. Серый восток увальнем надвигается на вершины берез и сосен, краски смешиваются, и тогда деревья как бы повисают в мглистом воздухе. Потом быстро начинает виднеть.
Танкисты в десять глаз смотрят на деревню.
— Я вижу танк! — почти крикнул радист. На него цыкнули сразу несколько голосов.
— Хорошо подставил бочок, — радостно сказал Хазов. — Ну-ка, Леша, давай командира.
Радист включил рацию.
— Припять! Я Шестой, — тихо проговорил Хазов. Приемник зашуршал и проговорил чистым и спокойным голосом.
— Шестой! Я Припять. Слушаю.
— Вижу танки. Начинаю.
— Начинай.
Хазов занял место наводчика. Взревел мотор, и оглушительный выстрел всколыхнул рощу, деревню. Стоящий между домами танк вспыхнул стогом сена. Немцы ошалело выскочили из домов. А танк уже перемахнул через речку, ворвался в деревню. Впереди пушка. Около нее мельтешат фашисты. Механик правит на пушку. Она уставилась черным глазом ствола на идущий танк. Выстрелы произошли почти одновременно. Словно кто-то гигантским молотом ударил в лобовую броню. Но броня выдержала. Второго выстрела пушка сделать не успела: смятая танком, замолчала навсегда.
В голове сумятица, в сердце ненависть, перед глазами бегущие и падающие немцы, стреляющие пушки, танки, грозно идущие влобовую. В танке дым, пороховая гарь. Маневрировать негде. Тут уж чья броня крепче, тот и сильней.
Впереди идущий танк лихо крутнулся и, перегородив улицу, подставил бок. Рассыпалась гусеница.
