Для каждой развилки дерева не имеет никакого значения, какая из ветвей является левой, а какая правой. И пока (хотя это изменится позже в ходе рассказа) длины ветвей не несут никакой информации. Схема дерева, длины ветвей которого не имеют значения, известна как кладограмма (в данном случае бескорневая кладограмма). Порядок ветвления – единственная информация, передаваемая кладограммой: остальное только создает внешний вид. Попробуйте, например, развернуть любую из развилок в другую сторону относительно горизонтальной линии в середине. Это не будет иметь никакого значения для схемы взаимоотношений.
Эти три бескорневых кладограммы представляют единственно возможные способы соединить четыре вида, при условии, что мы ограничиваемся связями через ветви, которые только разделяются надвое (дихотомия). Как и в случае с корневыми деревьями, здесь обычно не принимается во внимание разделение на трое (трихотомия) или более (полихотомия) как временное их непризнание – «неразложимость».
Любая бескорневая кладограмма превращается в корневую в тот момент, когда мы определяем первоначальный пункт («корень») дерева. Некоторые исследователи – те, на чьи деревья мы положились в начале этого рассказа – предложили корневую кладограмму гиббонов, показанную ниже слева. Однако другие исследователи предложили корневую кладограмму справа.
В первом дереве хохлатые гиббоны, Nomascus, являются отдаленными родственниками всех других гиббонов. Во втором – хулок, Bunopithecus, проявляет такую особенность. Несмотря на их различия, оба происходят от одного и того же бескорневого дерева (дерево A). Кладограммы отличаются только по расположению их корня. Первая образована привязкой корня дерева к ветви, ведущей к Nomascus, вторая помещает корень на ветвь, ведущую к Bunopithecus.
Как мы «укореняем» дерево? Применяя обычный метод, мы должны расширить дерево, чтобы включить, по крайней мере, одного – а лучше более чем одного – «outgroup»: члена группы, который, как заранее повсеместно установлено, был бы только отдаленно связан со всеми другими. Для дерева гиббона, например, орангутан или горилла – или, безусловно, слоны или кенгуру – могли быть использованы как outgroup. Однако сомнительно, что мы сможем выяснить родственные отношения среди гиббонов; мы знаем, что общий предок любого гиббона с большими обезьянами или слонами старше, чем общий предок любого гиббона с любым другим гиббоном: не вызывает сомнения, что корень дерева, которое включает гиббонов и больших обезьян, нужно поместить где-то между ними. Легко проверить, что три бескорневых дерева, которые я нарисовал, являются единственно возможными дихотомическими деревьями для четырех групп. Для пяти групп имеется 15 возможных деревьев. Но не пытайтесь сосчитать число возможных деревьев, скажем, для 20 групп. Оно исчисляется в сотнях миллионов миллионов миллионов. Фактическое число круто возрастает с увеличением количества систематизируемых групп, и даже самый быстрый компьютер может считать вечно. В принципе, однако, наша задача проста. Из всех возможных деревьев мы должны выбрать то, которое лучше всех объясняет общие черты и различия между нашими группами.
Как нам судить, какое «лучше всех объясняет»? Когда мы смотрим на ряд животных, перед нами предстает бесконечное разнообразие сходств и различий. Но их сложнее истолковать, чем Вам может показаться. Часто одной «особенностью» является сложная часть другой. Если Вы считаете их как отдельные, Вы в действительности считаете одно и то же дважды. В качестве чрезвычайного примера приведем четыре вида многоножек, A, B, C, и D. A и B напоминают друг друга во всех отношениях за исключением того, что у A красные ноги, а у B – синие. C и D – тоже похожи друг на друга и очень отличаются от A и B, за исключением того, что у C красные ноги, в то время как у D – синие. Если мы считаем цвет ног как единственную «особенность» мы правильно группируем AB отдельно от CD . Но если мы наивно посчитаем каждую из 100 ног как отдельную, то их цвет даст стократное увеличение числа особенностей, подтверждающих альтернативное группирование AC против BD. Все могли бы согласиться, что мы ложно посчитали одну и ту же особенность 100 раз. Это – «в действительности» всего одна особенность, потому что единственное эмбриологическое «решение» определило цвет всех 100 ног одновременно.