# Они вместе проходили в комнату, медленно, легко, искусно обходя каждое препятствие, на секунду выглядывая из окна: вместе, того не зная, разговаривая, тщетно отвечая друг другу; и все же продолжая разговаривать друг с другом со спокойствием и лаской.
# (Двое отсюда же, двое древних богов. Они были в моей комнате, я с ними жил.
На мгновение я вмешался в их диалог. Их это не удивило. “Кто вы? Один из новых богов?” — “Нет-нет, всего- навсего человек”. Но мои протесты их не остановили. “А, новые боги! наконец-то они явились”.
Их любопытство было легким, непостоянным, чудесным. “Что вы здесь делаете?” Я им ответил. Они меня не слушали. Они всё знали каким-то легким знанием, которое не могло отяготиться никакой частной истиной вроде той, какую я им предоставил.
Они были прекрасны, но внимание, которое я уделял ей, именно ей, привело к тому, что для меня она почти всегда оставалась одна, и красота ее становилась от этого только более поразительной. Я сразу заметил, что тоже привлекаю ее, несмотря на то, что она, казалось, пребывает обо мне, особенно обо мне, в неведении. Она действительно являлась мне, это была рослая девушка, и я восхищался, что могу ее разглядывать, хотя и не был способен ее описать, а когда я сказал: “Подойдите”, она тут же и приблизилась — в глубокой рассеянности, из-за которой я стал предельно внимателен. Тут он окончательно исчез. По меньшей мере, я так счел ради удобства. Исчезает ли бог?
С тех пор мы живем вместе. И я больше почти не сопротивляюсь идее, что в один прекрасный день окажусь новым богом.)
Сон одной бессонной ночи.
# Ей до крайности хотелось забыться: “Не погрузились ли мы здесь в забвение?” — “Еще нет”. — “Почему?” — “Мы ждем”. — “Да, мы ждем”.
Забвение, ожидание. Ожидание, которое собирает, рассеивает; забвение, которое рассеивает, собирает. Ожидание, забвение. “Вы меня забудете?” — “Да, я вас забуду”. — “А как вы уверитесь, что меня забыли?” — “Когда вспомню о другой”. — “Но вы вспомните опять же обо мне; мне нужно больше”. — “Вы и получите больше — когда я уже и о себе не вспомню”. Она обдумала эту мысль, которая, по-видимому, ей понравилась. “Забытые вместе. И кто же тогда нас забудет? Кто удостоверится, что мы канули в забвение?” — “Другие, все остальные!” — “Но они же не в счет. Мне наплевать, что меня забудут другие. Я хочу быть забытой вами, только вами”. — “Ну да, когда ты меня забудешь”. — “Но, — грустно сказала она, — я отчетливо чувствую, что тебя уже забыла”.
Она его забывала, она вспоминала все подряд, но во всем его забывала: медленно, страстно. Когда она вошла — не подал ли он ей знак? не воспользовался ли своей способностью привлекать? — она уже пребывала в том движении забвения, которое стремилось все сказать, чтобы все оказалось забыто, доверяя преходящему субъекту нетленное. Она забывала, она была почти что забвением и зримой красотой того, что позабылось.
# Одни только боги преуспели в забвении: древние — чтобы удалиться, новые — вернуться.
# Она не забывала его, она забывала. Он все еще был для нее — в забвении, в котором в ней исчез, — всем, чем был. И тоже ее забывал: невозможно вспомнить, о ком не вспоминаешь.
Все, однако, оставалось неизменным.
# Он полностью осознавал, что потихоньку подталкивает ее к забвению. Привлекая к себе, он привлекал ее к кому-то, кого она все глубже и глубже, все поверхностнее и поверхностнее забывала. Слова были сказаны, речи прогорели; по безмолвию прошелся огонь. Они еще прижимались друг к другу, лишенные, и тот и другой, самих себя. “Почему мне нужно вас забыть?” Являлось ли забвение конечной целью? Ожидание, забвение.
“Я узнала вас только для того, чтобы ничего о вас не знать и утратить в вас все свое”.
# Не так ли и живут боги? Одинокие, странные, чуждые свету, которым они блещут. Они меня слегка беспокоили, это правда. Я привык к их присутствию. Наслаждался, что они обо мне не знают, не имея возможности увериться, проистекает ли это неведение от их предельной скромности или от божественного безразличия. Древние боги, древние боги, как они нам близки.
