Мой взгляд перемещается на файл, лежащий на углу моего стола. В правом верхнем углу черным маркером написано ее имя: «КЭРРАДАЙН, НАОМИ».
— Что с ней? — спрашиваю я, мой взгляд по-прежнему устремлен на её файл.
— Я подумал, что тебе следует знать о том, что ее мать решила забрать ее из «Фэирфакс».
Моя голова медленно поднимается. Я с недоверием смотрю на Тима. Все ли я расслышала правильно?
Тим наблюдает за мной, проводя пальцами по своим губам.
— Что? — слабым голосом спрашиваю я.
— С сегодняшнего дня Наоми не является пациенткой «Фэирфакс».
Четыре года колледжа.
Четыре года медицинской школы.
Четыре года курсов по повышению квалификации.
Куча времени, потраченная на обучение. Я пробиралась сквозь все эти года, ведомая лишь мыслью о том, почему я так сильно хотела быть психиатром: чтобы помогать людям.
Прежде чем я устроилась в «Фэирфакс», я работала на маленькую частнопрактикующую клинику в течение двух лет. За это время я видела матерей, находящихся на пределе. Нескольких подростков, застрявших в гормональной колее, из которой они не могли выбраться самостоятельно. Но там не было ничего более серьезного. Как только мне предложила поработать в «Фэирфакс», я поняла, что это был шанс, которым нужно обязательно воспользоваться, чтобы показать всем, на что я действительно способна.
Я не знала, какого это быть психиатром, пока не пришла сюда. Пока я не взяла себе в качестве пациента Наоми Кэррадайн. Каждый раз, когда я смотрела на Наоми, я видела девушку, которая, когда смотрела в зеркало, не видела ничего, кроме темноты. И я не могла это проигнорировать.
— Почему? — Все, что я сейчас смогла придумать, был этот элементарный вопрос. Я видела, какого прогресса достигла Наоми, и мне становится плохо от мысли, что все, проделанное нами, было впустую.
Тим пожимает плечами. — Ее родители полагают, что одних лекарств ей будет достаточно.
— Ты же с этим не согласен, не так ли?
— Ей становится лучше, — слабо утверждает он.
— Да, ей становится лучше, но не на столько, чтобы она могла покинуть лечебницу! — взрываюсь я. Так неожиданно. Это так не похоже на меня. Но мое терпение лопнуло. — Мои сеансы помогали ей двигаться в правильном направлении. Она была так близка к прорыву. Еще несколько подобных встречать, и ее бы выпустили уже в течение ближайших шести месяцев.
— Ее мать не хочет продолжать ваши встречи. Время вышло.
Доктор Вудс внимательно наблюдает за мной. Я смотрю на свой стол.
— Я только начала с ней работать, — говорю я тихо. — Мы ведь только смогли добраться до корня проблемы!
— Мы не против Наоми. Мы….
Моя голова поднимается вверх. Я вздрагиваю от его слов. — Кто «мы»?
Тим поясняет. — Я и ее родители.
Я была так сфокусирована на том, что Наоми покидает лечебницу, что даже не подумала о том, как Тим об этом узнал.
— Когда ты разговаривал с ними?
— Вчера.
— О чем? — я начала вести ответный огонь.
— Я не твой пациент. Нет никакой необходимости разговаривать со мной так же, как с ними.
— Но ведь она больше не твой пациент.
— И я это понимаю. Но мне кажется, что ее родители имели право знать, что происходит, — отвечает он с резкостью в голосе.
— Согласна. Но если они хотели бы узнать о ее прогрессе, то могли позвонить и поговорить со мной. Я бы с радостью их обо всем проинформировала. — Я посмотрела ему в глаза. — Ты же не ее врач. Ее состояние тебя не касается.
Тим посылает мне тяжелый взгляд. — По правде говоря, я разговаривал с ними, потому что считаю, что ты слишком близка с Наоми.
— Извини, что ты считаешь? — спрашиваю я очень медленно.
— Что у вас с ней есть точки пересечения. Ты слишком заинтересованное лицо. Ты…..
— Я знаю, что ты имеешь в виду…, — говорю я нетерпеливо, — …но не надо ставить мне диагноз.
— Кто-то же должен это сделать. Все очень просто. Ты никогда не должна привязываться к своим пациентам. Ты должна в любой ситуации оставаться врачом, но проигнорировала подобную установку. Ты сопереживаешь этой девушке, заботишься о ней, когда все, что от тебя требуется, это поставить точный диагноз, вылечить и позволить ей дальше идти своим путем.
Когда я ухожу в конце дня с работы, то стараюсь оставить свою работу в офисе. Но голос Наоми всегда эхом отзывается у меня в голове по пути домой. Ее лицо вспыхивает в моем сознании, когда я ужинаю или готовлюсь отойти ко сну. Когда я лежу в кровати, то вижу изображение файла с ее именем, написанным в правом верхнем углу аккуратными, черными буквами, на своем потолке.
