Новая тварь
Как к месту у князя Жевахова пришлись слова апостола Павла: «Древнее прошло, теперь все новое»… Но когда речь заходит о моем отце, предметом обсуждений становилось непременно старое, а новое будто теряется или не имеет значения.
В заметках об отце, ставших теперь известными, да и в тех, которые передаются устно, обрастая попутно небылицами, это особенно видно.
Вот Ковалевский. Беру его, потому что он все-таки сдержаннее других: «Прежде его обычным занятием были пьянство, дебош, драки, отборная ругань. Бывало, едет он за хлебом или за сеном в Тюмень, возвращается домой без денег, пьяный, избитый и часто без лошадей. Такая жизнь продолжалась до тридцати лет. Все это время среди односельчан он слыл за пьяного, развратного человека.
Перемена с ним произошла внезапно. Он вдруг резко изменил свое поведение. Сделался набожным, кротким, перестал пить, курить, начал бродить по монастырям и святым местам».
Не спорю — и пьянки, и ругань, и драки. Но только одно слово — «обычно» — и картина вырисовывается мерзостная. А что было рядом с этим? Да и плохое — было ли оно совершенно таким, каким его изображают?
Отец написал в «Житии…»: «Все следят за тем, кто ищет спасения, как за каким-нибудь разбойником, и все стремятся его осмеять».
Дьявол таится за левым плечом каждого. Ему оскорбителен образ Божий в лице человека. Охаять его — радость. Сделать хоть в глазах других дурным, дурнее, чем на самом деле — вечная цель.
У Ковыля-Бобыля читаем: «Начался новый период Распутинской жизни, который можно бы назвать переходным и подготовительным к будущим его успехам. Григорий мало-помалу стал отставать от пьянства и сквернословия. Как определяют это состояние его близкие, он «остепенился» и «задумался». Вместе с тем он стал заботиться о некотором благообразии: начал умываться, носить более приличную одежду и пр. Во время молотьбы, когда домашние смеялись над ним за его святость, он воткнул вилы в ворох сена и, как был, пошел по святым местам. С этим временем совпадают его хождения с кружкой для сбора пожертвований для построения храма и усиленные посещения монастырей и всяческих святых мест. Односельчане изумлялись и не верили в искренность его, в это время в самые отдаленные монастыри он ходил пешком и босой. Питался скудно, часто голодал, по прибытии в монастыри постился и всячески изнурял себя. Вполне точные сведения говорят, что он в то время носил тяжелые вериги, оставившие на его теле заметные рубцы.
Он водится с юродивыми, блаженненькими, всякими Божьими людьми, слушает их беседы, вникает во вкус духовных подвигов.
Особенно долго живет Григорий в Верхотурском монастыре Екатеринбургской епархии. Здесь он вошел в близкие отношения со старцами и, по его словам, многому научился».
Здесь замечу только относительно вериг, которые отец носил какое-то время, а потом прекратил, хотя иногда и прибегал к действиям такого рода. Отец говорил: «С Богом никак не сговоришься». Ношение вериг и другие подобные способы умерщвления плоти он как раз и называл «сговором с Богом». Но повторял: «Конечно, кому как дано, тот так и спасается».
Монастырские распри
Монастырь в Верхотурье представлял собой нагромождение камней, окруженное массивной каменной же стеной. На монастырских землях работали монахи-трудники.
Отца после недолгих расспросов приняли послушником. Отец оказался упорным и в поле, и в учении.
Его набожность обратила на себя внимание старших братьев-монахов. Один из них, видя старание послушника, рассказал ему о старце Макарии, живущем в лесу неподалеку от монастыря. Подсказал отправиться к нему «за умом», но отец чувствовал, что пока не готов к встрече.
В самом же монастыре единства и стройности в мыслях не было. Одни придерживались жесткого традиционного взгляда на православные догмы. В большинстве своем это были старые монахи, их за глаза называли староверами. Другие были настроены, как им казалось, свободнее. Правыми себя считали, разумеется, и те, и другие. Споры между враждующими лагерями начинались, как правило, вполне благостно, а заканчивались, тоже как правило, рукоприкладством.
