– Ты не ранен? Всё в порядке? – Анна, опустила пистолет, но с места не двигалась, осматривая поле боя и озираясь по сторонам, не появится ли кто посторонний на поднятый шум.
– Теперь – да, – пробормотал Григорий, заканчивая обыск. – Подожди, сейчас не до тебя…
Совершенно неожиданно для Григория, Анна шмыгнула носом, спрятала свой браунинг в муфточку, тихо развернулась и пошла к поезду, опустив голову и спотыкаясь через шаг, как больная лошадка…
– Кажется, я опять ляпнул что-то не то, – пробормотал Распутин, заканчивая потрошить карманы агентов. – Аня! Подожди!
- «Аня, подожди, не до тебя»… - возмущённо шептала женщина, выбираясь из дровяных катакомб. – Я нарушаю все инструкции, бросаю свой пост, бегу, потеряв голову, в какие-то трущобы, стреляю в какого-то бродягу с плёткой, а он нашёл только эти слова! Сухарь! Солдафон! Созвездие манёвров и мазурки!
– Аня! Постой! Я совсем не то хотел сказать! – прозвучало у неё за спиной по-особому жалобно…
Ревельская обернулась. Григорий стоял, зажав правую руку в районе кисти и виновато улыбаясь. Она хотела броситься к нему также стремительно, как и бежала на помощь из поезда, но обида заставила её умерить пыл, подойти степенно, выпрямив спину и гордо подняв подбородок.
– Так что вы хотели сказать мне, товарищ полковник.
– Я тебя люблю, – улыбнулся Григорий. – Ты – самая добрая и самая красивая. И здесь, и в будущем. Только я абсолютный чайник и представления не имею, как полагается правильно признаваться в любви в начале XX века, каким образом и куда засылать сватов… И в голове у меня сейчас шикарный кавардак…
Анна опустила глаза и упёрлась взглядом в кисть Распутина. На побелевших пальцах алела тонкая дорожка и на полы пальто, на ботинки, на утоптанный снег скатывались ярко-красные бусинки.
– Ты всё-таки ранен! Больно? – мгновенно отреагировала она, протягивая руку.
Григорий перехватил её пальцы и поднёс к своим губам.
– Ерунда. Царапина. До свадьбы заживёт…
* * *
Ну какая же романтика в путешествии по железной дороге без чая?! Однако в синих и зеленых вагонах чай в подстаканниках с разной полагающейся снедью не разносили. Пассажирам первого и второго класса, сидя в роскошных креслах, не следовало обгладывать куриные косточки, чистить яйца и хрустеть булкой, пусть даже французской. Полагалось ходить в вагон-ресторан. Это публика попроще вполне могла достать припасы, поделиться с соседями, распить с ними заранее припасенное горячительное, а на станциях, где стояло нечто подобное современным кулерам с горячей водой, можно было сбегать во время остановки за кипяточком и устроить чаепитие с попутчиками.
Распутин внёс изменения в традиции и на правах раненого потребовал доставить чай в купе, настояв на сервировке теми самыми знаменитыми подстаканниками. Он с удовольствием прихлебывал темно-вишневый напиток в то время, как Анна знакомила Непенина с разведывательной информацией, полученной в результате лихого налета на шведские земли.
– Агентами банкирского «интернационала» в правительстве являются товарищ министра путей сообщения Юрий Владимирович Ломоносов[24], министр внутренних дел Протопопов, ещё три десятка чиновников второго разряда. Но главный агент фининтерна – министр финансов Пётр Львович Барк, заключивший крайне невыгодные договоры о займах, обеспеченные отправленным в Англию русским золотом[25]. Совсем недавно, 2 января 1917 года при поддержке Барка в Петрограде открылось первое отделение американского «National City Bank». Первым его клиентом стал Михаил Иванович Терещенко, землевладелец и сахарозаводчик, правая рука Гучкова, получивший кредит в сто тысяч долларов на уникальных условиях – без предварительных переговоров, указания цели займа, обеспечения и условий погашения. Все вышеперечисленные лица – Протопопов, Барк, Ломоносов, Терещенко – ранее участвовали вместе с Ашбергом в создании специального Заготовительного военного комитета во главе с генералом Алексеем Васильевичем Сапожниковым, уполномоченным закупать оружие и прочие товары напрямую у американских производителей. До начала 1917 года через комитет Сапожникова и Nia Banken прошло 800 контрактов на сумму пятьсот миллионов долларов. При этом более восьми миллионов осело в петроградском отделении Сибирского банка на счете Мечислава Козловского и было направлено на организацию боевых революционных дружин внутри России.
