– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – осторожно прокомментировала Анна медицинские манипуляции.
– Скажу больше, – ответил Распутин, повеселев после процедуры, – это единственное, что я знаю наверняка. Я обязательно расскажу вам про волшебные целебные свойства перекиси водорода и стрептоцида, известного сегодня, как средство для окрашивания ткани «сульфаниламид», но сначала предлагаю устроить вечер вопросов-ответов.
– Спрашивайте! – Анна села у краешка стола гостиной, превращенной в лабораторию.
– Удалось ли вам по указанному адресу кого-нибудь идентифицировать? Кто-то подошёл под мое словесное описание?
– О, да! Вильгельм. Именно по этому адресу. Он в кафе минут десять разговаривал с красавчиком по имени Карл. Обсуждали провал операции по моему захвату. Ругались, что нет никаких существенных примет нападавших… Они уверены, что против них воевал взвод казаков. Потом поехали с кем-то знакомиться… И завтра к ним прибывает группа подкрепления из Берлина.
– Та-а-а-к, – Григорий встал и, держась рукой за бок, словно боясь, что из раны что-то вывалится, доковылял до шустрой напарницы. – Правильно ли я вас понял? Вы находились в непосредственной близости от этих демонов?
– Да, сидела за соседним столиком! – глаза Анны победно сверкнули, – и вы оказались абсолютно правы! Они меня не узнали. Ваш грим выглядел безупречно…
Распутин всплеснул руками.
– Маленькая, глупая девочка! Понимаешь, что творишь? Ты же была там одна, и тебя некому было прикрыть! А если бы кто-то из них оказался чуть наблюдательнее? И этот грим… Этот образ больше нельзя использовать…
Анна надулась, как мышь на крупу.
– Я всегда работала без прикрытия!
– Мне кажется, последние события намекают, что пора изменить устоявшиеся привычки, – парировал Распутин.
– Не вам меня учить!
– А кому? Может, в Главном морском штабе есть высшая школа агентов-нелегалов? Или на бестужевских курсах преподают искусство конспирации?
Анна отвернулась, сжав кулачки. Григорий опустился на стоящий рядом стул и тихим, усталым голосом продолжил.
– Вы – свободный человек и вольны делать то, что считаете нужным. Но я не хочу быть пассивным свидетелем вашей гибели. Я этого просто не переживу…
Окаменевшее лицо Анны смягчилось, кулаки разжались. Она вздохнула, посмотрела искоса на Григория и потупилась.
– Да, конечно, вы правы. Я увлеклась. Обещаю впредь быть более осторожной и внимательной.
– Осторожности достаточно, – Распутин взял в свои грубые, испачканные чернилами и обожжённые перекисью руки крошечную ладошку напарницы, – провалы разведчиков происходят только в двух случаях – предательство и нарушение инструкции. Уйдя в подполье не только от врагов, но и от вашего начальства, предательство мы исключили. Осталось не попасться на собственной халатности.
– И вы будете меня прикрывать? – спросила Анна, не пытаясь освободить руку.
– Обещаю…
Анна вздохнула полной грудью, будто вынырнула из омута на поверхность водоёма, и в глазах её заплясали привычные бесенята.
– Человек, который сидит в одной комнате с конфетами и не ест их – страшный человек.
– Упс, – Распутин округлил глаза, – я совсем вас замучил и даже не позаботился о чае. Дайте мне три минуты и всё будет исправлено. А заодно я продемонстрирую вам еще один химический опыт с выделением большого количества тепла без огня и дыма.
Через час, когда свежезаваренный чай был выпит, а от конфет осталась только замечательная металлическая коробочка, гостиная превратилась в избу-читальню. Утверждение о том, что разведка девяносто процентов информации получает из открытых источников, Анна подвергла сомнению, но не отказалась поучаствовать в эксперименте и с азартом искала любые, самые незначительные заметки по военно-политической тематике.
– Открытие Думы – российского парламента – перенесено на 25 февраля… Это можно считать важным стратегическим событием?
– Только вкупе с остальными, – кивнул Григорий, просматривая объявления Aftonbladet и не находя искомое. – Сама по себе Дума – дешевая говорильня… Да-да, Анна, не удивляйтесь. Глупых и просто недалёких людей гораздо больше, чем умных и дальновидных, а стало быть, демократия ущербна чисто математически. Но в нашем случае беда другая. В Думе в частности, и в коридорах власти – в целом, мы лицезреем во всей своей красе отрицательный отбор, когда каждая новая поросль политиков оказывается глупее и подлее предыдущей. И тогда становится по-настоящему не по себе.
