Люся за прошедший месяц почти не изменилась. Все те же смешливые глаза, в каких улыбалось синее небо, то же белокурое облако волос. Сашка, несмотря на всю самоуверенность, никак не мог заговорить с нею о самом главном, ради чего приехал.
Девушка давно все поняла по его глазам…
Сашка до нее никого не любил. Он поставил перед собой цель— закончить высшее военное училище. А уж потом… Может, потому не понимал своих друзей, поспешивших жениться уже на первом курсе.
Он думал, что свою семью заведет, лишь когда закончит училище, прочно встанет на ноги. Но… Жизнь распорядилась по-своему.
Сашка не мог без Люси прожить и дня. Но… Девушка оказалась упрямой и серьезной.
— Сначала закончи учебу. Заодно себя проверь. Настолько ли серьезно то, что ты решил! — потребовала, а не спросила.
— Мне учиться всего год остался. Последний. Но ты дождешься меня? Не вскружит ли голову какой-нибудь клистоправ?
— Я буду писать тебе обо всем, честно! — пообещала коротко, и Сашка поверил. Понял, не торопится, не спешит девушка. А может, не любит? — гнал от себя сомненье, но не подавал виду.
Люся всегда отвечала на его письма. Порою скупо, сдержанно. И тогда Сашка не находил себе места, а вдруг кто-то другой понравился…
Он готов был тут же сорваться в Нальчик. Но не всегда была возможность.
Даже когда закончил училище, Люся не поспешила с согласием.
— Обживись. Устройся на новом месте. Может, себя стоит проверить в других условиях. Зачем торопиться? Да и мне еще два года нужно отрабатывать в Нальчике. И я уже не буду считаться молодым специалистом. Могут дать самостоятельный участок.
Сашка злился на нее и на себя. Кого она хочет проверить — его или себя? Кому не верит?
Он решил настоять на своем. И убедил.
— Эй, мужики? Кому постельное белье нужно? Налетай! — вошла в купе проводница, прервав безжалостно воспоминания.
— Соседа на верхней — не буди. Спит он. Сколько раз звали его поесть с нами. Не отозвался. Видать, устал человек! — вступился за Сашку старик.
— Вздремнул. Это верно. Но белье возьму, — полез в карман за деньгами.
— А что, служивый, к семье едешь? — поинтересовалась проводница.
— К жене, к детям! — подтвердил Александр.
— Счастливый! Целым домой вертаешься. Все при тебе, на месте. Жене не придется мучиться. Да и сам себе не в обузу! Верно, уж насовсем домой? Отслужился? Иль опять воевать пойдешь?
— Я — военный! Приказ выполняю.
— Глупые они, те приказы! Мужики должны в семье хозяевами жить, а не мотаться по войнам. Кто за вас сынов растить станет? Да и в домах ваши руки нужны. Кончай по земле мотаться. Детей пощади!
— Эх, бабы! Все причитаете да совестите. А кто защитит вас, когда беда на порог станет? Что тогда скажете? Что задницу у печки грели и просмотрели покой семьи? Такое тоже было. Не все сеют и пашут. Кому-то надо поберечь тишину ваших домов. Чтоб невзначай не взорвало ее горем…
— Ой, служивый! Горе не от войны, от нас, кто ее затевает. Коль нет ее за домом, мы в своей избе, промеж себя воюем. Кто с кем! Не с кем в доме погрызться, лаемся с соседом. Порой на другой день уже и причину не помним. А вот нервы друг другу подпортили.
— Зато повод есть мировую обмыть! — рассмеялся старик с нижней полки. И расплатившись с проводницей, сказал смеясь: — Чем меньше войн, тем больше детей на земле родится, тем меньше баб в одиночестве маются. И это не только в России. Оно, где ни возьми, от войны одно горе. В ней нет правых, коли по ее вине кровь льется. Глуп тот правитель, кто войну от порога, от границ, от людей отвести не может. Такому не надо народом править.
— А как же в Отечественную, когда самому воевать пришлось?
— То иное дело! Немец на нас попер. Защищаться пришлось. Я про другое. Ну скажи, служивый: кому нужен был тот Афганистан? Тебе, или ей, или мне? Да и не только Афган. Нынче, куда ни глянь, будто с похмела все перебесились. С войны жить приловчились. С мародерства. Не все, конечно. Иной из этого лиха душу не успевает унести. Другой — портянки покойного, его сапоги на себя пялит. Автомат убитого ворогу продает. За жратву, за бутылку загоняет. Нет, в наше время такого не было. С врагом говорили только через прицел. Иных переговоров не вели. Честь свою не марали.
