— Ты узнавал в школе насчет этого Трёстюра?
— Нет. Пока еще нет. Хотел сначала услышать твое мнение. Представляю, как бы они встревожились, узнав, что один из бывших учеников может оказаться серийным убийцей… Так что, причин для беспокойства нет?
— Я так не думаю. Если мальчик один и тот же, то он, вероятно, был сильно чем-то расстроен, когда они сдавали эти письма. Вот и объяснение негативного настроя. Сомневаюсь, что за этим стоит что-то более серьезное.
— Хорошо. — Разговор вроде бы заканчивался, но намерения уходить Хюльдар не выказывал. — Это хорошо.
— Да, хорошо. — Фрейя саркастически, как ей хотелось надеяться, усмехнулась. Она уже решила ничего больше не говорить, но тут ее осенило. — Полагаю, вы убедились, что никто с такими инициалами не умер при подозрительных обстоятельствах?
— Да, конечно. Утверждать рано, но ничего такого в этом году пока еще не случалось. — Хюльдар подтянул к себе фотокопии и свернул их в тугую трубочку. — Но шестнадцатый год только-только начался. Кто знает, что еще будет впереди… — Поднявшись, он еще раз улыбнулся. — Будем надеяться, что хотя бы не ядерная война. Спасибо за помощь.
Фрейя смотрела ему в спину с чувством сожаления. Заняться ей было практически нечем, а Хюльдар хотя бы оживил унылый серый день. Но когда он повернулся у порога, она изобразила полнейшее равнодушие, давая понять, что будет рада увидеть его спину.
— Что-то еще?
— Вообще-то да. Ты не согласишься встретиться вместе со мной с автором писем, когда мне удастся установить его личность? Если он все еще не вполне психически стабилен, ты скорее, чем кто-либо, заметишь признаки.
— О’кей, — не раздумывая, ответила Фрейя. — Проверить не помешает.
Хюльдар довольно улыбнулся, а Фрейя поймала себя на мысли, что не смогла бы таить злобу десять лет. Но прежде чем она успела развить эту мысль дальше, Хюльдар, похоже, не сдержавшись, выпалил:
— Это кем же надо быть, чтобы отрубить человеку руки?
— Что? — Она растерялась и даже подумала, что ослышалась.
— Отрубить другому руки; кто на такое способен?
— Тут всякое может быть… Жертва была еще жива или уже мертва?
— По всей видимости, жива. — От недавней улыбки на его лице не осталось и следа.
— Безумец, — не думая, ответила Фрейя. В конце концов, она не знала ни одного исследования, ссылкой на которое могла бы подтвердить это свое заключение. — Человек, страдающий серьезным психическим расстройством.
На этот раз в письме не было текста, только приложение под ярлычком svik.jpeg. Адрес отправителя не изменился: uppgjor@gmail.com.[3] Первое пришло сразу после полуночи в первый день нового года. Сомнений не возникало: отправителем был исландец. Пусть даже короткие и емкие, сообщения не могли быть написаны с использованием программы перевода. После каждого в животе у Торвальдюра затягивался тугой узел, ослабить который, вливая в себя джин с тоником, не получалось, как он ни старался.
Из колеи выбило уже первое письмо, хотя тогда Торвальдюр посчитал его ошибкой. «Ты составил завещание?» Такое вступление наводило на мысль о спаме. Подобного рода писем он получал множество и каждый раз удивлялся — неужели находятся идиоты, которые принимают их всерьез? И кем же надо быть, чтобы взяться составлять завещание в ответ на такой имейл? Но потом он прочитал дальше: «Ты посмотрел последний фейерверк. Иди и отпразднуй Новый год шампанским. В гробу у тебя его не будет».
Торвальдюр давно уже закончил праздновать, когда, в первый день нового года, открыл письмо в тисках жутчайшего похмелья.
Последующие имейлы выдерживали тот же тон. Ему грозили скорой смертью — довольно преждевременно, на его взгляд. В тридцать восемь жизнь едва ли прожита наполовину, и умирать раньше срока Торвальдюр не собирался. Терять уверенность из-за такой чепухи просто глупо. Нервы у него всегда были в порядке: он никогда не боялся в кино, его ничто не трогало до слез, и даже на американских горках пульс не пускался вскачь.
В этом-то и заключалась проблема. Страх был настолько чужд ему, что теперь, отступив перед этой абсурдной ерундой, Торвальдюр не знал, как справиться с тревогой и успокоиться. Будь он в лучшем состоянии, когда открывал первое письмо, не сидел бы сейчас здесь с тошнотворным чувством в желудке, а просто отправил бы письмо вместе с вложением в корзину. Во всем виновато треклятое похмелье. Оно спровоцировало нервный срыв.
