— О Господи, — громко прошептал Билл. Он взглянул на часы, отбросил пульт управления и схватил телефонную трубку.
— Квартира Бенгана, — ответил женский голос.
Билл нахмурился. В этом голосе, прежде таком сердечном и ласковом, звучали холодные, неприязненные нотки. Он подумал, что девушка, наверное, устала отвечать на сотни звонков, раздававшихся в их квартире после самоубийства Ахмеда. Она на пределе, и в этом нет ничего удивительного.
— Кельтум? Это Билл.
— Да-да. — Брови Билла поползли вверх: интонация Кельтум почти не изменилась. Странно. — Я полагаю, вы звоните из Парижа?
— Точно. — Он закусил губу. — Утром прибыл. Как вы поживаете? Бьюсь об заклад, что вам осточертело отвечать на телефонные звонки. Неужели некем вас заменить?
— Некем. Мы никого не хотим сейчас видеть. Я сама могу отлично со всем справиться. — Голос звучал глухо, казалось, она вот-вот расплачется.
— Ну конечно, я в этом не сомневаюсь. Я знаю, что вы справитесь, но… — Он покачал головой. — Кельтум, я хотел бы поговорить с вашим отцом.
— Он очень ослабел. Понимаете? Врачи велят ему как можно больше отдыхать.
— Он и сейчас отдыхает? Я только поздороваюсь с ним, скажу несколько слов.
— Да конечно. Если он узнает, что я отказала вам, он отругает меня. Отец уверен, что Билл Дюваль не способен на плохое.
— Так скажите ему поскорее, пожалуйста, — проговорил Билл, поморщившись. Его злило, что она может так долго на него дуться.
Прошло больше двух лет с тех пор, как она вернулась в Париж из Нью-Йорка. Обиженная и разгневанная, как ему стало потом известно. Догадаться об этом было совсем не трудно. Она приезжала помочь ему в галерее и усовершенствоваться в английском. Билл должен был догадаться о том, что творилось в ее сердце, но оказался слепым. Он знал ее очень давно, считал ее, как и всех членов семьи Бенгана, своим близким другом, но ему и в голову не могло прийти, что она влюбится в него. Когда же наконец он понял это, Кельтум уже была по уши влюблена. Он пытался отрезвить ее, убеждал, что он не сможет сделать ее счастливой. Уговоры не имели никакого успеха, она с разбитым сердцем вернулась в Париж. Пока что все шло по классической схеме. Он был уверен, что не пройдет и шести месяцев, как она забудет его, познакомится с каким-нибудь парнем… Возможно, выйдет за него замуж. Но Кельтум ударилась в религию.
Следующей любовью в ее жизни стал имам Бухила, факел ислама. Вернувшись в Париж, она вскоре забросила свои научные занятия, съехала с квартиры-мастерской, забыла об элегантных туалетах из левобережных модных магазинов, отреклась от большинства друзей и с головой погрузилась в активную работу для Бухилы, помогая организовывать ячейки в перенаселенных пригородах Парижа…
Размышления Билла были прерваны звуками затрудненного дыхания на другом конце провода.
— Уильям? Это в самом деле вы? В Париже? Я сомневался, что вы приедете.
Биллу понадобилось всего лишь мгновение, немногим дольше вдоха, чтобы прийти в себя от ужаса, охватившего его при звуках этого разбитого голоса. Он был таким ломким, прерывистым…
— Я же обещал Кельтум приехать. Как вы себя чувствуете, Сиди Бей?
— Помираю, Уильям.
Билл сглотнул, откровенность старика на мгновение огорошила его.
— Вы очень страдаете, мой друг?
— Из-за рака? Это терпимо. Меня пичкают разными болеутоляющими снадобьями, но разве есть лекарство от тоски по погибшему сыну? Я пережил своего ребенка, Уильям. Это против законов природы.
— Я вас понимаю, Сиди Бей, — мягко проговорил Билл. — Всем вам очень тяжело и горько. Как ваша жена?
— Она почти не раскрывает рта, Уильям. Все еще не придет в себя. Понимаете? Скорее всего, у нее помрачилось сознание.
— Мне кажется, что и я чувствую какую-то оглушенность. Могу ли я навестить вас, или вы не хотите сейчас никого видеть?
Несколько лет назад подобный вопрос прозвучал бы по меньшей мере странно. Теперь же он считал необходимым спросить разрешения у Сиди Бея, к тому же Биллу не хотелось добавлять ему горя своими проблемами с Кельтум.
— Обязательно приходите к нам. Я хочу видеть вас. Мне нужно поговорить с вами об… Ахмеде. Прошу вас, приходите.
