Тысяча лет — много ли это?
Когда стоишь на обочине асфальтового шоссе, по которому несутся машины, и смотришь даже не на городище — на Боголюбово или церковь Покрова, тысячелетие кажется огромным. Но вот здесь, на дне карьера, куда почти не долетает из-за кустов шум машин, тысяча лет сжимается в сорок сантиметров пашни. И эти сорок сантиметров так перемешаны, что при всем желании их нельзя разделить даже на века.
Тысяча лет становится просто современностью.
Так меняется масштаб, меняется «скорость» времени, хотя спускаешься не к древнейшим пластам планеты, не к центру Земли — всего лишь на четыре метра.
Эти четыре метра — рваные, растрескавшиеся под сегодняшним солнцем столбики темно-желтого суглинка. Итак, их верхняя граница — современность. Нижняя, вот эта серая, выделяющаяся полоса, — слой стоянки, «погребенная почва». Та древняя почва, по которой неторопливо брели стада тяжеловесных косматых мамонтов. Земля ледниковой эпохи. Что было здесь — лес? Скорее всего, тундра. Мокрая, холодная тундра, на которую пришел и поселился человек двадцать или тридцать тысяч лет назад. Пусть двадцать тысяч.
И это время сжато в четыре метра суглинков, из которых делают теперь кирпичи, черепицу, посуду, керамические трубы…
Сергей зачистил лопатой срез культурного слоя.
— Смотрите, друзья, — обращается к нам Бадер. — Обратите внимание на структуру этой древней почвы. Как разнится она от современной! Во-первых, она гораздо светлее. Все органические вещества — гумус, перегной — уже разложились в ней и вымыты водами в древности. Но их и тогда было мало! Ведь современная почва — это итог очень долгой деятельности растений, которые образуют ее структуру, превращают и накапливают химические вещества… На этой почве приледниковой области была очень чахлая растительность. А вот и след деятельности человека!..
В слое погребенной почвы видны черные крапинки угольков и белые — костей. Дальше угольков становится больше, почва темнеет, и в разрезе отчетливо видно темное пятно, похожее на остатки очажной ямки.
Под лопатой Сергея хрустит, раскалываясь, кремень. Нагнувшись, он вытаскивает красноватую широкую пластинку, на которой хорошо заметны сколы, сделанные рукой человека.
— Вот и первая находка, — говорит Отто Николаевич, осматривая пластину. — Хватит, хватит, Сережа! Остальное мы узнаем из раскопок. Но вот что, мальчики: надо назвать памятник! У стоянки нет имени…
— Почему, Отто Николаевич? Добросельская стоянка! — протестует Сергей.
— А вам нравится такое название, Сережа? Ну что это — Добросельская? Кто знает, где находится Доброе село? И потом, уж очень обычно: Добросельская, Старосельская… Кстати, а как называется ручей, из которого вы берете воду?
— Сунгирь.
— Сунгирь? — переспрашивает Бадер. — А что, хорошее имя! Древнее и необычное… Давайте так и назовем — стоянка Сунгирь. Тем более, что в то время Сунгирь был не ручьем, а настоящей речкой. И стоянка находилась как раз на его берегу… Согласны?
Он берет из рук Сергея лопату и с силой вонзает в землю.
— Итак, мы начинаем раскопки стоянки Сунгирь! Сунгирцы, слушайте меня внимательно. Сегодня надо оборудовать лагерь, поставить все палатки, а главное — чтобы к вечеру раскоп был готов! Завтра утром начинаем раскопки…
К вечеру, когда Бадер вернулся из Владимира, по дну карьера протянулись первые ряды колышков, отмечающих квадраты раскопа. Идеальные квадраты, метр на метр. Бадер осмотрел их внимательно и придирчиво. Но даже по диагонали колышки стояли совершенно ровно!
Квадраты на раскопках нужны для удобства. Это не только границы раскапываемого участка, но и сетка координат. Сколько бы ни прошло лет после раскопок, любой археолог, взяв планы и собранную коллекцию вещей, по этим квадратам всегда может установить, где и что было найдено. Памятник остается жить в коллекциях, планах, чертежах, зарисовках, фотографиях и записях дневника.
…Кончался первый день Сунгиря. Полукругом возле вала белели палатки. Трещали сучья в костре. Внизу, над лугами, потянулись первые полосы ночного тумана. Под пальцами Жени начинала оживать настраиваемая гитара.
