— Как себя чувствуешь?
Майкл рассеянно посмотрел на него и ответил:
— Жутко. Жалко, что на такое ничтожество, как я, врачи тратят время. Тут настоящих больных хватает.
Кэшин не знал, что и сказать.
— Серьезное ты принял решение, — наконец продолжил он.
— Не так чтобы решение… Скорее стечение обстоятельств. Я нажрался как свинья.
— Так ты этого не хотел?
— Да нет, хотел. — Он закрыл глаза. — Дела у меня хреновые.
Время шло. Казалось, Майкл заснул. Кэшин внимательно смотрел на брата — впервые в жизни. Ведь когда пристально смотришь на человека, видишь только глаза. Звери не разглядывают носы, бороды или шерсть друг друга. Они смотрят на то, что может служить источником информации, — на глаза или пасть.
Не открывая глаз, Майкл снова заговорил:
— Меня уволили три недели назад. Я занимался поглощением большой компании, кто-то слил информацию, ну все и пошло к чертям собачьим. Свалили на меня.
— Почему это?
Брат опять закрыл глаза.
— Меня сфотографировали кое с кем из той компании.
— Ну и что?
— Да ничего. Так, целовались на ступеньках перед моим домом.
— Ну и…
Майкл открыл свои черные глаза, поморгал длинными ресницами, повернулся так, чтобы видеть Кэшина.
— Это был он, — сказал брат.
Кэшина вдруг страшно потянуло закурить. То, что брат — голубой, никак не укладывалось в голове. Когда-то давно Майкл был обручен с молодой женщиной, врачом. Сиб показывала ему фотографии с той вечеринки — тонкая курносая блондинка держит в руке с короткими ногтями бокал шампанского.
— Целовались, и все?
— Задержались допоздна на собрании — до одиннадцати, потом встретились на парковке, зашли ко мне выпить.
— Секс был?
— Был.
— Ты ему что-нибудь рассказывал?
— Нет.
— Ну ладно, — ответил Кэшин. — Бывает и хуже.
Брат снова закрыл глаза; между бровями у него залегли глубокие морщины.
— Он покончил с собой, — продолжил Майкл. — Через день после того, как от него ушла жена и забрала с собой троих детей. Отец у него — судья, учился в юридической школе вместе с президентом моей фирмы.
Кэшин тоже зажмурился, запрокинул голову и стал прислушиваться: тихо гудела электроника, сновали туда-сюда машины, где-то далеко тарахтел вертолет. Он сидел так очень долго, а когда открыл глаза, то увидел, что Майкл смотрит на него.
— Ты как? — спросил брат.
— Нормально, — ответил Кэшин. — Дело-то серьезное.
— Да. Мне сказали, ты приезжал ночью. Спасибо, Джо.
— Не за что.
— Плохой из меня брат.
— Ну, из меня тоже. Может, хочешь с кем-нибудь поговорить? Психиатр нужен?
— Нет. Я у них уже был. Знаешь, сколько денег оставил? Я помог им купить дома в Байрон-Бей, но они-то мне так и не помогли. У меня хроническая депрессия. Ясно и просто. Это не лечится. Что-то там с мозгами, наверное наследственность.
Кэшин почуял недоброе.
— Может, лекарства? — спросил он. — Говорят, от этого дела есть всякие лекарства.
— Толку-то… Когда сидишь на антидепрессантах, не сумеешь работать по шестнадцать часов в сутки, не перелопатишь гору бумаг, не залезешь во все дыры, не сможешь давать необходимые ответы. У меня депрессия совсем другая, не то что вдруг пыльным мешком по голове. Она всегда со мной, внутри. Я работаю, только таким способом можно от нее спастись — не расслабляться, ни единой свободной минуты. Но отрады-то никакой нет! С тем же успехом можно… ну, я не знаю… мыть посуду.
Майкл тихо заплакал, и слезы хрустальными ручейками побежали по его впалым щекам.
Кэшин положил руку на руку брата, но тот даже не пошевелился. Он не знал, что делать, — утешать мужчин ему прежде как-то не приходилось.
— Мне все сразу рассказали: и о фотке, и о смерти Кима, — снова заговорил Майкл. — Я поехал в аэропорт, сел в самолет, пил, спал, снова пил, а потом, когда стало совсем уже хреново, закинулся таблетками. — Слабо улыбнувшись, он попробовал пошутить: — По-моему, я за всю жизнь столько тебе не рассказывал.
В дверях показалась медсестра.
— Пьете? — строго спросила она. — Это очень важно, не забывайте.
— Пью, пью, — откликнулся Майкл. — Как там джин-тоник, не рановато?
В ответ сестра лишь покачала головой. Кэшин заметил, что вид Майкла ей нравится. Она вышла.
