— Ладно, ладно, — примирительно бросил Дав. — Я же сказал — нет у меня астмы.
— Ну и хорошо. Представляю, что начнется, если защите вздумается пристегнуть Люка Эриксена к делу Бургойна. Люк все равно погиб, так что ему без разницы.
— Если бы там был Донни, и ему досталось бы.
— Если бы был… — повторил Кэшин. — Вот в чем вся загвоздка. А если такое и случится, его старший брат повернет все в другую сторону: не был, не участвовал, и все такое.
Вдруг раздался громкий треск, и от неожиданности сердце отчаянно подпрыгнуло у Кэшина в груди. Веревка рамы прогнила, и половина рамы, с трудом приподнятая Давом, с грохотом открылась. Большое стекло дрогнуло, а в нем качнулся и окружающий мир.
Ворвался холодный морской воздух — соленый, чувственный.
— Вот, другое дело, — сказал Дав. — Совсем другое. Вообще-то лучше поздно, чем никогда. Куришь?
— Спасибо, нет. Все борюсь с вредной привычкой.
Дав зажег сигарету и начал раскачиваться туда-сюда на стуле.
— Я здесь человек новый, но, если вы не сумеете увязать Донни с тем домом, получится только, что он поехал в Сидней вместе с Люком и там они вместе пробовали продать часы Бургойна. Стоит сочинить более-менее правдоподобную историю, что он спокойно спал в своей постели в ночь нападения, и все — он свободен.
— Думаю, так и будет. Это система.
Дав кинул на него быстрый взгляд суженных глаз.
— Ох уж эти хитрожопые, которых освобождают. Знаешь, как они ухмыляются, глядя на своих товарищей? Сплошные распальцовки. Да легко! Полицейские ведь дебилы, хоть еще раз все это проделай. — Он помолчал и спросил: — А что там твой приятель Виллани говорит?
У Кэшина чесались руки врезать Даву, но он помолчал немного и ответил:
— Инспектор Виллани ничего не говорит. Защитник утверждает, что мать Донни подтвердила его алиби. Может быть, найдутся и другие свидетели.
Дав запрокинул голову:
— Удивляюсь я на некоторых женщин! Всю жизнь только и делают, что подтверждают алиби мужчин — отца, мужа, сыновей. Можно подумать, это их священный долг. Какая разница, что эти подонки делают! Ну и что с того, что отец лупит мать, что муж лапает няньку, что мой мальчик изнасиловал соседскую девчонку, — ведь он такой, такой…
— У нас нет доказательств, что Донни был с ними той ночью, — возразил Кэшин.
— Ну и что, это же классический случай, — ответил Дав. — Хопгуд прав. Бобби Уолш сделал так, что они наложили из-за этого в штаны. Начнут с освобождения под залог, а потом вообще все спустят на тормозах.
— Пошел бы ты Хопгуду это все рассказал. Он тебя сразу возьмет работать в Кромарти. Представлять его везде будешь.
Дав молча курил, не сводя глаз с потолка, и спустя некоторое время сказал:
— Я ведь черный, значит, по определению сочувствую этим даунтским мальчишкам. Ты ведь это имел в виду?
На подоконнике сидела чайка; круглые глаза, голова в линялых перьях — все это что-то напоминало Кэшину.
— Ну вообще-то есть правило: будь открыт всему, пока тебя не убедят доказательства.
— Ладно, шеф, буду открыт всему. А пока что придется пожить в мотеле «Смерть китам».
— В смысле — «Китобой»?
— Очень даже может быть. — Не вынимая сигареты изо рта, Дав взглянул на Кэшина. — Ну объясни же мне. Я все пойму. Надо — буду читать книжку до конца рабочего дня.
— Задание — возбудить дело против Донни и Люка, — ответил Кэшин. — Других указаний у меня нет.
— Я не об указаниях.
На продавленном стуле сидеть было больно, и настроение от этого не улучшалось. Кэшин встал, снял пальто, расстелил на полу старые газеты, лег и положил ноги на сиденье, согнув их буквой «Z».
— Это что? — удивился Дав. — Зачем это ты?
Кэшину его не было видно.
— Мне на полу лучше, — объяснил он. — Надо подумать, как нам выйти на мать Донни.
Дав склонился над ним:
— А смысл?
— Если она будет лгать, чтобы защитить мальчишку, то обязательно начнет волноваться. Они не знают, что у нас есть. Если Донни признается хоть в чем-нибудь, это будет очень даже здорово.
Тут Кэшин услышал, как открывается дверь.
— Ты один тут, мой хороший? — осведомился Хопгуд. — А Кэшин где?
Дав посмотрел вниз. Хопгуд обогнул стол и уставился на Кэшина будто на сбитого машиной кенгуру.
