— А ваш брат, мисс Бургойн…
— Умер.
— Утонул, мне говорили.
— Да, на Тасмании, в девяносто третьем году.
— Пошел поплавать?
Эрика шевельнулась в кресле, скрестила ноги в вельветовых брюках, покачала носком черного лакированного ботика:
— Видимо. Все вещи остались на берегу, а тела так и не нашли.
— Все верно. Итак, во вторник утром вы были здесь.
— Да, была.
— Часто навещаете отчима?
Она потерла ладони:
— Часто? Да нет…
— Не ладите?
Эрика опустила лицо и враз как будто постарела, увяла:
— Мы не очень близки. У нас так принято… Меня так воспитали…
— А зачем вы приезжали?
— Чарльз хотел поговорить со мной.
— Можно подробнее?
— Это уже слишком. Для чего вам?
— Мисс Бургойн, — ответил Кэшин, — я не знаю, что нам еще понадобится. Но если хотите, я так и запишу, что вы отказались отвечать на вопрос. Никаких проблем.
Она грустно повела плечами:
— Хотел поговорить о своих делах.
Кэшин подождал, пока не стало ясно, что больше она не скажет.
— Ладно, пошли дальше. Кто наследники?
Она удивленно подняла глаза:
— Я не знаю. А вы?
— Тоже. О завещании речи никогда не было?
Она усмехнулась:
— Мой отчим не тот человек, который стал бы об этом говорить. Я думаю, он и о смерти никогда всерьез не думал. Это, знаете ли, для низшей расы.
— Допустим, он знал своего убийцу…
— Что значит «допустим»?
— Есть такая версия. Кто мог хотеть его смерти?
— Насколько я знаю, его здесь очень уважали. Но я ведь живу не здесь… уехала давно, еще девчонкой. С тех пор приезжаю только в гости.
Она посмотрела куда-то вдаль. Кэшин тоже взглянул в ту сторону, на посыпанный гравием двор. В «Высотах» ничто не поднимало дух: живая изгородь, полянки, гравий — все было в разных оттенках серого и зеленого. Только сейчас он заметил, что нигде нет ни одного цветка.
— Он все клумбы порушил, — произнесла Эрика, точно угадала его мысли. — А так было красиво…
— И последнее. Вы не знаете, что в жизни вашего отчима или, может быть, в вашей жизни могло стать поводом для случившегося?
— Что, например?
— Что-то, что необходимо знать следствию для раскрытия убийства.
— И что это значит?
— А это значит, что ни в жизни вашего отчима, ни в жизнях его близких больше не остается приватных уголков.
Она выпрямилась и окинула его бесстрастным взглядом:
— Вы хотите сказать, что подозреваете меня?
— Мы подозреваем всех, у кого мог быть мотив.
— А если это кто-то посторонний? — спросила она. — Какой-то незнакомец, который пробрался в дом и напал на него?
Ему захотелось, чтобы в его ответе отозвался ее саркастический тон.
— Вполне возможно. Но, поскольку следов взлома не обнаружено, мы вынуждены рассматривать другие версии.
— Что ж. — Она посмотрела на тонкие серебряные часы. — Мне, кажется, пора. Вы местный полицейский?
— Останусь здесь столько, сколько потребуется.
Это было правдой. Почти во всем, что говорят люди, присутствует некая доля правды.
— Можно узнать, почему вы приехали с телохранителем? — спросил Кэшин.
— Это связано с работой. Так, мера предосторожности. — Эрика поднялась со своего места.
Кэшин тоже встал:
— Вам угрожали?
Эрика протянула ему руку:
— Я же сказала — работа. Это конфиденциально. Всего хорошего.
Они попрощались. Бывший сотрудник ГСН вышел во двор, чтобы взглянуть, как отъезжает патрульная машина. Кэшин в зеркало увидел, как Джейкобс насмешливо помахал ему вслед, сделал пальцами букву «V» и изобразил на лице улыбку крутого парня.
Кэшин сильно газанул и резко рванул с места. Гравий полетел Джейкобсу в лицо, и было видно, что он еле успел закрыться рукой.
* * *
Кэшин проехал по дороге, огибавшей Открытый пляж, свернул на перекресток с шоссе, пересек весь Порт-Монро и остановился выпить кофе прямо над Лукан-Рокс. Внизу было человек шесть серфингистов — кто-то бесстрашно катался на высоких волнах прибоя, кто-то опасливо стоял на берегу.
До чего же здорово — сидеть в теплой машине и смотреть, как ветер срывает пену с волн, видеть вырастающую из воды прозрачную зеленую стену, черную фигурку, скользящую по этому расплавленному стеклу, ее стремительный взлет в воздух и затем падение.
Вспомнилось, как он ложился животом на прокушенную акулой доску Гэвина и плавал в теплой морской воде, гребя руками, точно веслами. Сейчас-то вода была совсем ледяная. Тогда, мальчишкой, он не вылезал из воды до тех пор, пока яички не сводило от холода, — жили они с матерью в хибаре неподалеку от Открытого пляжа, а такая же хибара Дугью стояла за соседней дюной. Строили эти лачуги из всего, что подворачивалось под руку, — гнутых железных листов, пластиковых плит, подтибренных здесь и там досок обшивки. В городе его детства были две мясные лавки, два молочных бара, кафе, где продавали рыбу с жареной картошкой, магазин скобяных товаров, небольшой универсам, одна аптека и один врач. Местные богачи, по большей части овцеводы, строили загородные дома на Косе, между рекой и морем. Народ попроще, из глубины материка, селился в хибарах над Открытым пляжем, в районе Южного порта или на улицах позади парковки трейлеров.
