Когда мы пытались понять смысл пустынного проявления, исходной точкой для нас была форма средиземноморского человека внешних эффектов. Сходство с его формой проявления первоначально казалось столь большим, что мы поколебались бы даже задать вопрос об особом законе, определяющем особую форму, если бы не способ выражения, столь явно выдававший иной душевный настрой и иные душевные порывы, чем у человека внешних эффектов. Но это указывает на особый закон формы души, на расовый закон <…> При тех же самых чертах речь в данном случае не идет о стремлении к внешним эффектам.
Значит, одна и та же форма может выражаться в двух вариантах Это колеблет самые основы нашей науки, и нам приходится строить здание заново. Мы установили, что каждая форма души имеет свой закон, свою уникальную однозначную манеру движений, и она может проявляться без искажений только в такой телесной форме, закон которой в точности соответствует закону души. Манера движений души проявляется в линиях телесной формы. Но, значит, бывает и наоборот: каждой «чистой» телесной форме может принадлежать лишь одна форма души, инструментом выражения, более того, проявлением которой она является. Доказать это было с самого начала основной задачей нашей работы. Но теперь выходит, что одна форма тела годится для выражения нескольких душевных складов, для проявления нескольких манер движений души.
Несомненно, здесь кроется какая-то ошибка. Но она не в основах. Может быть, при оценке небольших отклонений от линий средиземноморской формы мы не поняли, что <…> этих небольших различий недостаточно для обоснования нового смысла, нового закона
<…> Во всех чертах арабов прослеживается нечто, чего нет в средиземноморцах, что делает эти черты пригодными для выражения переживаний в собственном стиле: обязательной мимолетности жизни. Суть этих переживаний в том, что они для своего телесного проявления нуждаются в таких путях проявления, особые линии которых нельзя было бы ухватить и остановить <…>
<…> С нордической точки зрения, люди этого типа не владеют собой. Человек действия владеет собой, т. е. он смотрит на самого себя как на объект и подчиняется своей собственной оценке <….> Человек внешних эффектов тоже может владеть собой: он может быть дирижером своих внутренних сил и заставлять их играть для упражнения. Обе эти манеры поведения чужды и непонятны человеку откровения: вторгаться в игру мгновений для него кощунство. И если действия чистого человека действия или внешних эффектов предсказуемы, то этого третьего человека нет, мгновения прилетают и улетают, как ветер, никто не знает, откуда и куда, и он сам меньше всех. В один момент он играющий ребенок, в другой посланник Божий, проповедующий Откровение, в третий хищный зверь, рыскающий в поисках добычи.
Все качества, которыми обладает отдельный человек этого типа, имеют черты описанного здесь стиля. Если он, например, храбр, то его храбрость такова, что она возникает мгновенно, выражается в отчаянном поступке и может снова исчезнуть в следующий миг <…> Воинские добродетели этих людей иные, чем у нас. Если на нас нападают внезапно, то наша первая реакция остановиться и подготовиться к обороне. Для кочевого воина арабской степи первое и само собой разумеющееся бежать. Значит ли это, что он менее храбр
В обоих случаях не следует принимать во внимание разумные рассуждения. Речь идет лишь о первой автоматической реакции на внезапное нападение: мы останавливаемся, воин-кочевник бежит <…> Мы не можем здесь ставить вопрос, что нравственно выше. Для этого нужен надрасовый моральный масштаб, а его нет. Вопрос должен звучать иначе: почему один действует так, а другой иначе
Наш образ действий изначально связан с землей, с корнями. Стоять на ней и, если понадобится, умереть за нее для нас это само собой разумеется. Кочевник не связан с землей, с корнями, жизнь для него мгновенье бытия, вспыхивание и угасание, вращение и постоянные перемены. Быть здесь или там все равно. Поэтому, если грозит внезапная опасность, первым делом нужно сменить место, быстрей бежать <…>
