Эдвард чопорно наклонил голову, здороваясь с Трешемом. Тот повторил его жест и любезно заговорил с обеими дамами. Как ни поразительно, но ни мать Эдварда, ни Лоррейн вроде бы не таили никакой неприязни к человеку, во время гонки с которым погиб Морис. Вероятно, они правы. Не Трешем, так был бы кто-нибудь другой. И, строго говоря, несчастный случай произошел не из‑за Трешема. Тот обогнал Мориса перед крутым поворотом дороги, благополучно одолел поворот и обошел препятствие (большую телегу с сеном), с которым столкнулся экипаж Мориса на самом слепом отрезке поворота.
Трешем повернулся направо, а Эдвард и обе его дамы — налево. Видимость больше никто не заслонял.
— Позвольте представить вам мою сестру, леди Анджелину Дадли, — произнес Трешем.
О Боже милостивый!
Взгляд Эдварда упал на нее, а ее взгляд — на Эдварда еще до того, как брат леди Анджелины закончил свое короткое представление.
Сегодня вечером она выглядела безупречно респектабельно, одетая в белое платье простого скромного покроя, тем не менее, облегавшее ее высокую изящную фигуру самым удачным образом. Она стояла в безупречной позе и вежливо улыбалась. Щеки у нее ярко порозовели, в темных глазах сверкали искры.
Она выглядела красивее, чем раньше, хотя ни в ее чертах, ни в цвете лица не было ничего утонченного.
Эдвард пришел в смятение.
Он поклонился ей, а она присела перед ними в реверансе, хотя смотрела только на него, причем очень пристально.
— Леди Анджелина, — пробормотал он.
«Не вздумай ничего сказать», — безмолвно заклинал ее Эдвард.
Возможно, ей и не требовалась его просьба, хотя она совершенно определенно собиралась заговорить с ним и в «Розе и короне», и сегодня утром в Гайд-парке.
— Лорд Хейворд.
Ну, конечно же, думал между тем Эдвард. Он проехал мимо Трешема спустя десять минут после того, как покинул гостиницу, и Трешем ехал из Лондона, в то время как все остальные стремились в Лондон. Трешем просто встречал сестру в «Розе и короне». Все доказательства буквально смеялись ему в лицо, в том числе и поразительное сходство брата и сестры, а он не уловил связи.
А теперь он обречен на танец с ней — с леди, не умеющей себя вести. С Дадли!
Теперь она улыбалась его матери и о чем-то беседовала с ней. Позади них уже собралась очередь. Пора переходить в бальный зал.
— С нетерпением жду нашего первого танца, леди Анджелина, — произнес Эдвард.
Улыбка у нее просто ослепительная. И зубы безупречные.
— О, — отозвалась она, — я его тоже с нетерпением жду, лорд Хейворд.
— Какая жалость, — сказала его мать, когда они вошли в бальный зал, — что она пошла в отцовскую родню, а не в материнскую.
— Может, и нет, — откликнулась Лоррейн. — Благодаря такой внешности ее вряд ли будут сравнивать с покойной герцогиней Трешем, а это большое преимущество, несмотря на то что герцогиня была редкостной красавицей. Кроме того, она весьма привлекательна, как по-твоему, Эдвард?
— Я думаю, она самое прекрасное создание из всех, кого мне когда-либо довелось увидеть, — ответил он и тут же почувствовал себя ужасно глупо.
Он подразумевал совсем не то, что прозвучало, и совершенно не восхищался этой девушкой. Наоборот! Это было всего лишь объективное наблюдение, а получилось, что он выставил себя влюбленным дурачком.
Обе дамы с интересом на него посмотрели.
— Безусловно, она производит впечатление, — заметила мать. — И весьма очаровательна. В ней чувствуется живость, редко присущая девушкам, непривычным к светскому обществу. И она, что совершенно очевидно, рада знакомству с тобой, Эдвард. Просто глаз не могла от тебя отвести. Но сегодня вечером ты выглядишь весьма изысканно, правда, Лоррейн?
— Эдвард всегда выглядит изысканно, — ласково улыбнулась ему Лоррейн.
Эдвард мысленно вздохнул. Один час. Через час бал начнется и первый танец останется позади. Тогда он сможет расслабиться.
Но почему какой-то час кажется ему вечностью?
Оркестранты на возвышении уже настраивали инструменты, собираясь вот-вот начать. Следующие полчаса, думала Анджелина, станут решающими, самыми восхитительными в ее жизни. Собственно, это будет началом ее настоящей жизни. Блаженным началом.
