Сегодня он должен произнести свою первую речь в палате лордов. Он ее написал, переписал и написал заново. Он ее произносил, опять произносил и еще раз произносил. И как раз сегодня ночью (как каждой ночью в течение последних двух недель) его охватил ужас. Он понял, что все написанное — полная чушь, что в палате лордов его поднимут на смех и навсегда выгонят из рядов знати.
Обычно он не был склонен к таким ярким нелепым мыслям.
А потом, вечером, состоится этот бал у Трешема, и ему придется открывать его в танце с леди Анджелиной Дадли. Это всего лишь танец, пытался он себя убедить. Но это самый первый танец ее дебютного бала, и все взгляды в бальном зале — другими словами, все взгляды светского общества — будут устремлены на них. Его единственная надежда, хотя и очень слабая, заключалась в том, что смотреть будут только на нее. В конце концов, она самая желанная юная леди на брачном рынке этого года, и люди, конечно, прежде всего, захотят увидеть именно ее.
Ладно, об этом бале и этом танце он подумает позже.
Рано утром Эдвард отправился на верховую прогулку в парк, несмотря на ненастье; день выдался холодный, небо затянуло тучами, из-за мелкого, но непрекращающегося дождика всё и все промокли. Но если дожидаться в Англии погоды хорошей, то, если очень повезет, будешь ездить верхом раза два в пару недель, и то недолго. Кроме того, он уже договорился встретиться с двумя своими самыми давними и хорошими друзьями и ни за что их не подведет — если, конечно, они сами рискнут появиться, несмотря на холод и дождь.
Оба появились.
Эдварда немного подташнивало, и он чувствовал себя усталым после ночи, которую, как ему казалось, он провел без сна — за исключением отрывочной дремоты, во время которой ему снилась всякая ерунда, касающаяся все того же. В одном таком сне он начал свою цветистую речь в палате лордов и внезапно сообразил, что перед выходом из дома забыл одеться. В другом он встал, открыл рот, отметил уважительное внимание смотрящих на него пэров и понял, что полностью забыл всю речь, а записи с собой не принес.
— Проклятие! — воскликнул сэр Джордж Хедли, когда они въехали в парк. — Я-то надеялся, что сегодня утром Роттен-роу будет пустой. Мне нужен галоп, чтобы из головы выветрились все пары вчерашней попойки! Хорошо хоть, что двадцать один год исполняется моему брату всего раз в жизни.
Роттен-роу и в самом деле была на удивление заполнена всадниками. Одни неторопливо ехали иноходью, другие скакали рысью, несколько человек безрассудно мчались галопом. Безрассудно, потому что трава была мокрой и скользкой, а земля покрыта липкой грязью.
— Ну, мы все равно можем проехать круг-другой, — сказал Эмброуз Полсон, державшийся по другую сторону Эдварда. — Эд что-то выглядит совсем зеленым, ему требуются воздух и физические упражнения, хотя пьянствовал не он, а ты, Джордж. Зато ему сегодня придется произносить свою первую речь. Хотел бы я ее послушать.
— Нет, вам это точно не нужно, — заверил друзей Эдвард. — Не сомневаюсь, все в палате лордов начнут храпеть еще до того, как я доберусь до второго параграфа.
— Ну, значит, потом они будут благодарить тебя за то, что ты дал им возможность отдохнуть, — бросил Джордж, и все трое засмеялись.
Эдвард полной грудью вдыхал свежий воздух, не обращая внимания на неприятные дождевые капли, падавшие на лицо. Он даже немного расслабился, и несколько минут трое друзей ехали в дружеском молчании, пока он мысленно репетировал свою речь.
Тишину нарушил Джордж.
— Боже милостивый! — внезапно воскликнул он, так резко натянув поводья, что друзьям пришлось с трудом удерживать своих затанцевавших коней. — Это еще что за чертовщина?
Это, как тотчас же увидел Эдвард, проследив за направлением взгляда друга, была женщина. Сначала, на какой-то краткий миг, ему показалось, что это обычная куртизанка. Она легким галопом скакала в сторону группы молодых людей, излучая солнечные улыбки, а на небольшом расстоянии за ней трусил грум. Ну, какая еще женщина появится здесь одна в такой час и в такую погоду?
Ответ на незаданный вопрос пришел в следующую же секунду.
