Франсина плачет, уронив голову на руки. Жильбер видит только эту черную шаль, которая делает Франсину похожей на старуху. Он представляет себе, как это было: очередь из автомата почти в упор, и красавчик офицер разлетелся на куски — клочья мяса на стенах, всюду кровь... Глупец! Ему надо было только поднять руки и сдаться, вместо того чтобы бросаться к своему оружию. Жильбер думает над фразой Франсины: «Вероятно, чтобы защитить меня...»
В самом деле, что они с ней сделали, эти молодые герои, опьяненные близкой победой, которая, однако, могла еще стоить им жизни? Стащили ее с кровати? Оскорбляли? Били? Насиловали?.. Коллаборационистка!.. Шлюха... Жильбер старается отыскать в глубине души остатки злости, цинизма, но ничего не находит, и помимо воли фраза Франсины снова приходит ему на память: «Вероятно, чтобы защитить меня». А я, думает Жильбер, меня никогда не было рядом. Война, хозяйство, Сопротивление, лагеря... меня никогда не было, чтобы защитить ее от других и от нее самой. Он спрашивает:
— Ты любила его?
Он слышит, как Франсина отвечает сквозь рыдания:
— О да! Да, я любила его!
— А ты сама, Франсина, ты не была ранена?
— Я?! Да, конечно!..
И Франсина, рыдая, кричит:
— Посмотри на меня!
Яростным жестом она сбрасывает шаль, и Жильбер столбенеет. Он не в состоянии оторвать глаз от этого бритого черепа, покрытого синяками, на котором только кое-где пробиваются пряди волос. Он вспоминает эти волосы — цвета солнца, с серебристым отливом. «Пепельная блондинка... какие прекрасные слова!» — думает Жильбер, но теперь не осталось ничего, кроме пепла...
— Но, Франсина, уже год, как Париж освобожден, и с тех пор...
— Я знаю, — говорит Франсина, снова набрасывая шаль, — я знаю, мои волосы растут плохо. Первые выпадали клочьями. Доктор сказал мне, что это бывает от нервного потрясения и общего истощения. Я долго лежала в госпитале... Все были так злы, меня избегали или осыпали бранью. Кажется, один только доктор жалел меня, это он дал мне денег, чтобы я смогла купить билет на поезд. В Эксе была ночь, и, к счастью, никто не мог меня видеть. Только мне не на что было взять такси, и я должна была идти пешком.
— Почему ты не пошла к Матильде?
— Я думала, что она осталась здесь.
— Нет, она больше не вернется в Бастиду... ты знаешь про Жоржа?
— Да, из газет... я бы никогда не поверила, что он сможет найти в себе мужество покончить с собой... я не верю и в то, что он был таким героем...
Она молчит в нерешительности, затем спрашивает:
— А моя... а ребенок?
«Она не осмеливается сказать «мой ребенок», — думает Жильбер, — но это ее право: что бы там ни было, она мать!»
— Клоди чувствует себя прекрасно, это очаровательный ребенок.
— Матильда?
— Матильда… После смерти Жоржа она стала неузнаваемой.
— А Хосе?
— Хосе вернулся в Испанию. Мы нашли его дядей. Если ты поела, я могу проводить тебя в Экс, к Матильде.
— Нет, Жиль, — Франсина в отчаянии поднимает к Жилю лицо. — Умоляю тебя, разреши мне укрыться здесь... Я не хочу, чтобы меня видели! Позволь мне остаться, я поднимусь туда, где жила Матильда. Ты не увидишь меня, ты меня не услышишь. Я буду спускаться сюда, чтобы поесть, когда тебя не будет... я умоляю тебя.
«Я должен был бы выбросить ее вон, — думает Жильбер. — Она хочет укрыться здесь, как больное животное, пока не отрастут ее волосы, пока ее лицо не примет человеческий облик, и тогда она уйдет под руку с первым же Гансом, Пьером, Полем!» Он колеблется, он устал. Устал думать, устал желать, и все же эта обезображенная, истерзанная, чужая ему женщина, к которой он ничего больше не чувствует, внушает ему смутную жалость. Это, думает он, не первая потерявшаяся собака, которую я подбираю на дороге моей жизни.
— Хорошо, поднимайся.
Франсина с трудом встает, она хромает, деревянные подошвы башмаков изранили ей ноги. Жильбер гасит свет на кухне и следует за Франсиной по лестнице. Она цепляется за каждую перекладину перил, как выбившаяся из сил старуха. Но он не подает ей руки и не пытается поддержать ее. Он сопровождает ее на второй этаж и открывает для нее комнату, которую занимали Жорж и Матильда. Все в полном порядке. Жильбер включает свет и поднимает кретоновое покрывало. Кровати застланы. Он проверяет, висит ли халат в ванной.
