— Ладно, — сказал Джеймсон.
Они двинулись на террасу. Эдна шла на полусогнутых ногах, будто бы стряхивая на ходу пепел, который должен был за три часа накопиться у нее в подоле. Джеймсон тащился следом, озираясь назад и грызя ноготь на указательном пальце левой руки.
Для того, чтобы читать, шить или решать кроссворды, на террасе Хендерсонов было, пожалуй, темновато. Бесшумно открыв двери, Эдна сразу же услышала, что с дальнего конца террасы, слева от нее, из темного угла раздаются приглушенные голоса. Но она прошла прямо к белому парапету, тяжело облокотилась, вздохнула полной грудью, а затем обернулась и посмотрела, где Джеймсон.
— Там, вроде, кто-то разговаривает, — сказал Джеймсон, становясь рядом.
— Тс-с-с! Ну, разве не божественная ночь? Вот вздохните полной грудью.
— Ага. А где же это самое, виски?
— Сейчас, — сказала Эдна. — Вы только вздохните. Один раз.
— Ага, я уже вздохнул. Может, вон там оно? — Он отступил в темноту, где стоял столик. Эдна повернулась и смотрела, как он берет и снова ставит бутылки. Ей был виден только его силуэт.
— Ничего не осталось! — Крикнул ей Джеймсон.
— Тс-с-с! Тише! Подите сюда на минутку.
Он возвратился к ней.
— Ну, чего? — спросил он.
— Поглядите на небо, — сказала Эдна.
— Ага. Там в углу вроде кто-то разговаривает, вам не слышно?
— Прекрасно слышно, ребенок вы эдакий.
— Как это — ребенок?
— Иногда, — сказала Эдна, — людям нужно, чтобы их предоставили самим себе.
— А-а. Ну да. Я понял.
— Да тише! Если бы это вам помешали, приятно бы вам было?
— А-а, ну да.
— Я бы, мне кажется, убила бы того человека. А вы?
— Д-да, это самое, н-не знаю. Наверно.
— А вы чем обычно занимаетесь, когда приезжаете по субботам домой?
— Я-то? Н-не знаю…
— Наверное, предаетесь излишествам юности?
— Чего? — спросил Джеймсон.
— Ну, носитесь, резвитесь — студенческая жизнь.
— Не-а. Ну, то есть, это самое, я не знаю. Не особенно.
— Между прочим, интересно, — сказала Эдна вдруг. — Вы очень напоминаете мне одного человека, с которым я была близка прошлым летом. То есть, с виду, конечно. И сложением Барри был почти совершенно как вы. Жилистый такой.
— Да-а?
— Умгу. Он был художник. О господи!
— Вы чего?
— Ничего. Просто я никогда не забуду, как он тогда непременно хотел написать мой портрет. Он всегда говорил мне — и совершенно серьезно, заметьте: «Эдди, ты некрасива, если судить по обычным меркам, но в твоем лице есть что-то, что мне хочется уловить». И он говорил это совершенно серьезно, уверяю вас. Увы. Я позировала ему только однажды.
— А-а, — сказал Джеймсон. — Знаете что? Я могу сходить принести пару стаканов из комнат.
— Нет, — сказала Эдна. — Давайте просто выкурим по сигарете. Здесь так великолепно. Влюбленный шепот и все такое. Верно ведь?
— У меня вроде нет при себе сигарет. Они там в комнатах остались.
— Не беспокойтесь, — сказала Эдна. — У меня есть с собой сигареты.
Она щелкнула замком своей нарядной сумочки, вынула оттуда черный изукрашенный блестками портсигар, открыла и предложила Джеймсону одну из трех оставшихся там сигарет. Сигарету Джеймсон взял и снова заметил, сто ему вообще-то уже пора, ведь он уже говорил ей об этом сочинении к понедельнику. Наконец он нашарил коробок и чиркнул спичкой.
— О, — произнесла Эдна, раскуривая сигарету. — Тут уже скоро все начнут расходиться. А вы, между прочим, заметили Дорис Легет?
— Это которая?
— Ну, такая коротышечка, довольно белокурая. Еще за ней ухаживал раньше Пит Айлзнер. Да вы, конечно, видели ее. Она там на полу, по своему обыкновению, уселась и смеется во всю глотку.
— А-а, эта? Знакомая ваша? — сказал Джеймсон.
— Ну, до некоторой степени, — ответила Эдна. — Особенно мы сней никогда не дружили. В основном я ее знаю со слов Пита Филзнера, он мне о ней рассказывал.
— Кто?
— Да Пит Айлзнер. Неужели вы не знаете Питера? Отличный парень. Он раньше немного ухаживал за Дорис Легет. И на мой взгляд, она поступила с ним не слишком порядочно. Просто по-свински, я так считаю.
— А что? — спросил Джеймсон.
— Ах, оставим это. Я знаете как: никогда не стану подписывать свое имя, если у меня нет полной уверенности. Нет уж, хватит с меня. Только я не думаю, чтобы Питер врал мне. Уж кому-кому, но не мне.
