Его взгляд соскользнул с моего лица к груди, что немного смущало, учитывая, что я знаю его с шестилетнего возраста.
— Подними взгляд, — велела я, указав другой рукой.
Томас ради приличия покраснел.
— Анита! — воскликнула Мерседес, словно я сделала что-то неподобающее.
— Раз он уже достаточно вырос, чтобы смотреть, значит достаточно вырос, чтобы услышать неодобрение по этому поводу, и достаточно вырос, чтобы начать учиться смотреть и не выглядеть при этом извращенцем.
— Анита права, — согласился Мика.
Натаниэль закивал и добавил:
— Можно смотреть и не выглядеть при этом жутким, это просто дело практики.
Томас закрыл ладонями лицо, чтобы скрыть, как покраснел, или потому что больше не знал, что еще сделать. Этот жест словно остался с тех времен, когда он был совсем маленьким ребенком. Он опустил руки, и его взгляд снова озлобился, словно он пытался вернуть себе угрюмый «слишком крут» образ.
— Извини, я таращился.
Мне понравилось, что он не стал игнорировать ситуацию, и еще больше понравилось, что он извинился.
— Извинения приняты, Томас.
Он пожал плечами, его потенциально привлекательное лицо вовсе не было симпатичным, когда он позволял этому образу брать верх. Возможно, я смутила его, и возможно, из-за этого ему больше не хотелось меня слушать, но, черт возьми, он это сделал.
— Когда ты за что-то извиняешься, не стоит после этого вести себя высокомерно, — заметил Мика.
Томас посмотрел на него. Полагаю, этот взгляд задумывался жестким, но он был подростком из пригорода, который всего месяц назад впервые столкнулся с насилием, его жесткий взгляд таковым не был.
Мика ответил ему спокойным взглядом.
— Извинения предполагают, что ты сожалеешь о содеянном, а если ты продолжаешь вести себя как засранец после извинений, это значит, что тебе вовсе не жаль.
— Так как? — спросила я. — Тебе жаль за то, что ты уставился, или ты извинился просто потому, что должен был?
Томас переводил взгляд с одного на другого и наконец сказал:
— Вы, ребята, странные.
— Мы сверхъестественные, — ответил Мика.
— Я не это имел в виду, — Томас по-прежнему выглядел угрюмо, но за всем этим на его лице было что-то еще. Он смотрел на нас так, словно мы сделали что-то интересное, ну или как минимум неожиданное. В конец концов, он посмотрел на меня. — Мне жаль за то, что я уставился, и это было отвратительно. Я не хотел.
— Извинения приняты.
— Когда рука восстановилась, ты смогла отжимать тот же вес, что и прежде?
— Больше, — ответила я.
Он снова недоверчиво на меня взглянул.
— Я смогла брать вес больше, потому что стала заниматься усерднее, чем когда-либо ранее, поэтому превзошла себя и стала сильнее, чем прежде.
Он на это кивнул, глаза стали задумчивыми.
— Я понял.
— Если бы я сдалась, тогда моя рука больше не работала бы, и не было бы всех этих мышц, и мне пришлось бы оставить охоту на вампиров восемь лет назад.
— Анита не встретила бы никого из нас, — добавил Натаниэль.
Томас взглянул на него.
— Что ты имеешь в виду?
— С Анитой мы повстречались через Жан-Клода. Они только-только познакомились, когда на нее напали, и если бы она оставила охоту на вампиров тогда, она могла бы его больше никогда не увидеть. А если бы у них не завязались отношения, мы бы с ней не встретились.
— Хочешь сказать, что если я буду следовать всем рекомендациям врачей, то найду настоящую любовь? — спросил Томас, закатив глаза, что очень соответствовало поведению тринадцатилетнего мальчишки, словно «настоящая любовь» интересует только девочек.
— А то ты не хочешь быть так же счастлив, как мама с папой? — поинтересовалась Мерседес с серьезным выражением лица и уперев руку в бедро.
Томас снова закатил глаза.
— Все хотят быть так же счастливы, как они.
— Все, кроме тебя? — уточнил Мика.
— Немного смущает, как они зажимают друг друга, словно ровесники моих сестер.
— Всем, у кого родители ведут себя как подростки на выпускном, стоит быть благодарными, — сказала я.
Томас скривился.
— Побудь на моем месте как-нибудь, посмотрим, как тебе это понравится.
— Я бы с радостью, но моя мама погибла, когда мне было восемь.
— Иисусе, Анита, у тебя на все случаи жизни есть самая страшная история.
