— В детстве ты не был ликантропом, — сказала Мерседес.
— Нет, я был человеком.
— Сколько тебе было, когда ты стал оборотнем? — спросила она.
— Восемнадцать.
Когда мы встретились, Натаниэлю было девятнадцать, всего год в шкуре верлеопарда. Я на самом деле даже не подсчитывала это в уме. Он всегда так хорошо владел собой, словно до нашей встречи провел годы практики со своим зверем. Он настолько хорошо держал себя в руках, что уже тогда занимался стриптизом и перекидывался прямо на сцене «Запретного плода», и между ним и публикой не было ничего, кроме его самоконтроля и службы безопасности клуба, хотя и та была больше для сдерживания зрителей от танцоров, нежели наоборот.
— Боже, даже двадцати не было, ты тоже был совсем мальчишкой, — выдохнула она.
— Все когда-то были детьми, Мерседес, — заметила я.
Она взглянула на меня.
— Ты была моего возраста, когда начала работать с папой. Я думала, ты гораздо старше, но на самом деле ты всего лет на восемь старше меня?
— Я на шесть лет старше Конни, так что полагаю это так.
— Мы с тобой ровесники, — сказал Натаниэль.
Она посмотрела на него.
— Не знала, что ты настолько младше Аниты, а может все дело в том, что она не выглядит на тридцать.
— На тридцать один, — поправила я.
Мика с улыбкой взял меня за руку.
— Мы с Анитой ровесники.
— Ни один из вас не выглядит на тридцать, — заметила она, изучая наши лица.
Я вернула ей тот же взгляд и впервые задумалась: «Не выглядим ли мы моложе Мерседес?»
Ликантропы стареют медленнее нормальных, во всех смыслах, людей, и, пережив несколько атак взбесившихся оборотней, я стала носителем нескольких штаммов ликантропии. Предполагалось, что я не могла подхватить больше одного штамма, потому что каждый из них защищает носителя почти от всех недугов и травм, включая другие виды ликантропии. Я была медицинским чудом, потому что ни разу не перекидывалась. Однажды это может измениться, но до той поры я была первым зарегистрированным медиками случаем, ну или так мне сказали врачи. Мы полагаем, что моя связь с вампирами, как метафизическая, так и романтическая, как-то защищает меня от изменения формы, потому что вампиры не могут заразиться ликантропией так же, как и ликантропы не могут стать вампирами. Современные ликантропия и вампиризм — два взаимоисключающих друг друга сверхъестественных заболевания. Несколько тысяч лет назад ликантропы могли подхватить вампиризм, став и тем, и другим, но одно из заболеваний изменилось достаточно, чтобы теперь это не работало.
Встречалась я с несколькими вампирами, достаточно древними, чтобы быть носителями обоих заболеваний, и все они были либо до чертиков жуткими, либо вообще нелюдями. Гуманоиды, но не Гомо Сапиенс, что было сюрпризом… ладно, это был шок. В большинстве научной литературе значилось, что вампиризма, как болезни/состояния, вообще не существовало до появления Гомо Сапиенс. Были некоторые ученые, предполагавшие, что эта болезнь пришла к нам со времен кроманьонцев или неандертальцев, но эти теории подвергались серьезному сомнению. Я же точно знала, что вампиризм существовал задолго до этого, но продолжаю убивать всех встретившихся мне настолько древних вампиров, потому что все они были безумнее Шляпника и злобнее плана Гитлера по улучшению человеческой расы. А еще они были так сильны, что у меня кости ныли, когда я просто стояла рядом с ними. Смерть для них лучший выбор, а для всех остальных более безопасный, но было бы неплохо отыскать одного вменяемого, кто смог бы поговорить с палеобиологами, археологами, палеоантропологами и прочими«…огами».
Мерседес и Мика поговорили с Томасом за пределами торжества, прежде чем мы с Натаниэлем к ним присоединились.
Нам не хотелось, чтобы Томас чувствовал себя так, словно мы сговорились против него. Он согласился почти сразу, чего я не ожидала, но как справедливо отметил Натаниэль, я буквально только что спасла ему жизнь. Это могло повысить мой рейтинг.
Мы вернулись в комнату отдыха. Мерседес подвезла коляску Томаса к дивану, чтобы мы могли побеседовать все вместе, хотя я предпочла занять стул у столика, чтобы сидеть напротив Томаса, это лучше, чем на диване. Для меня правда было низковато, чтобы удерживать с Томасом зрительный контакт, и при этом ни одному из нас не пришлось причудливо выворачивать голову. А я любила зрительный контакт, во время серьезных разговоров даже еще больше. Мика устроился на подлокотнике дивана. Натаниэль рядом с ним. Мерседес выбрала дальний конец дивана, не уверенная, что Томас вообще станет при ней разговаривать, пока он не общался на эту тему ни с кем из семьи. Она уже предупредила Мику, что, если мальчик не станет при ней говорить, она оставит нас.
