Диван и два кресла – часть стильного гарнитура – уже не новые, но прочные, удобные. Пуфик у камина – она перетянула его собственноручно. Каминные щипцы – начищены не так, как следует, надо сделать замечание Грейс. Портрет покойного Вилфрида в темноватом простенке за книжной полкой – выражение, как всегда, несколько унылое, но с виду вполне джентльмен. И не только с виду, конечно, мысленно поправилась она. Над камином – натюрморт с цветами: смотрится очень эффектно; на каминной полке, по обе стороны от часов, две фарфоровые статуэтки – кавалер и дама; зелень на картине так красиво гармонирует с зеленым кафтаном кавалера.
«Чехлы пора бы обновить, – подумала миссис Эллис, – и занавеси тоже, но это подождет. Сьюзен так выросла за последние месяцы. Важнее одеть ребенка как следует. Для своих лет девочка довольно высокая».
Грейс просунула голову в дверь.
– Кушать подано, – объявила она.
«Неужели так трудно открыть дверь по-человечески, войти и сказать? – подумала с досадой миссис Эллис. – Сколько можно повторять одно и то же? А так я всякий раз вздрагиваю, да и вообще неудобно – вдруг у меня в гостях кто-нибудь из знакомых…»
Она села к столу. Грейс приготовила цесарку и яблочную шарлотку, и миссис Эллис подумала с беспокойством, не забывают ли в пансионе давать Сьюзен дополнительное молоко и витамины, как она просила; школьная медицинская сестра показалась ей не слишком обязательной.
Внезапно, без всякой причины, она положила ложку на тарелку. На нее накатила волна тяжелого, щемящего предчувствия. Сердце у нее сжалось, горло перехватило. Она не могла больше есть.
«Что-то случилось, – подумала она. – Что-то не в порядке у Сьюзен, я ей зачем-то нужна…»
Она позвонила, чтобы подали кофе, и перешла в гостиную. Стоя у окна, она машинально смотрела на дом напротив. Одно окно было открыто – оттуда торчал кусок грубой красной занавески; на гвозде болталась щетка, которой прочищают унитаз.
«Да, район и вправду теряет свое лицо, – подумала миссис Эллис. – Чего доброго, и на моем конце улицы начнут строить многоквартирные дома, и тогда тут поселится бог знает кто».
Она выпила кофе, но беспокойство, неясное предчувствие беды ее не покидало. В конце концов она подошла к телефону и позвонила в школу.
Ответила школьная секретарша – с удивлением и даже с некоторым неудовольствием, судя по голосу. Сьюзен в полном порядке. Только что с аппетитом пообедала. Никакой простуды у нее нет. И в школе никто не болеет. Может быть, миссис Эллис хочет с ней поговорить? Она сейчас на улице, играет с другими детьми, но ее можно позвать, это нетрудно.
– Нет-нет, не беспокойтесь, – сказала миссис Эллис, – просто мне в голову пришла такая глупость: вдруг моя девочка заболела. Извините, что зря вас потревожила.
Она повесила трубку и поднялась к себе в спальню – одеться перед выходом на улицу. Надо пойти пройтись. Она посмотрела на фотографию Сьюзен, которая стояла на туалетном столике, и как всегда порадовалась: на редкость удачный снимок. Фотограф удивительно схватил выражение глаз. И так умело выбрал позу, ракурс. Волосы прямо светятся на солнце.
Миссис Эллис на секунду замешкалась. А стоит ли сейчас выходить? Может быть, необъяснимое чувство тревоги – просто-напросто признак усталости, и лучше прилечь отдохнуть? Она бросила нерешительный взгляд на кровать, на пуховое одеяло, на грелку, висящую рядом с умывальником… Грелку ничего не стоит наполнить… А потом расстегнуть пояс, сбросить туфли и полежать часок в постели, с грелочкой, под мягким одеялом… Нет, нет, это не годится. Нельзя себя распускать. Она открыла шифоньер, сняла с вешалки свое светлое пальто из верблюжьей шерсти, повязала голову шарфом, натянула длинные перчатки и пошла по лестнице вниз.
В гостиной она задержалась у камина, подложила дров и пододвинула к очагу экран. На Грейс в этом отношении надеяться не приходилось. Потом открыла верхнюю часть окна – пока она гуляет, комната проветрится. Сегодняшние газеты она собрала и аккуратно сложила, чтобы по возвращении их просмотреть, и поправила закладку в библиотечной книге.
