«Galaxy» на тот момент считалась одной из лучших студий в мире или, по крайней мере, в Европе: «Там такие толстые оконные стекла, что в одном зале может взлетать реактивный истребитель, а в соседнем в это же время звучать пианино. Эту студию можно сравнить с залом аэропорта», — рассказывали раммштайновцы. «Но оказалось, что дело не только в качестве, то есть в оснащении студии. Мы хотели только микшировать записи и по наивности думали, что для сведения музыки атмосфера не важна. Но Бельгия — уродливая страна, поэтому у нас так ничего и не вышло». (Тут стоить отметить, что немцев вообще не слишком жалуют во многих европейских странах. Поэтому таким характеристикам Бельгии удивляться, наверное, не стоит. Сказывается скорее разница в европейских менталитетах, чем творческие разногласия.) Вероятно, работа в Бельгии так контрастировала с тем, к чему уже успели привыкнуть участники коллектива, что, не успев начаться, она была прервана. Решено было найти новую студию и звукорежиссера, который смог бы претворить все музыкальные задумки участников группы в жизнь.
С таким вот хорошим настроением вернулись в Европу. Надо было доделывать альбом, который был хорош, но чего-то в нем все же не хватало, и найти звукорежиссера, способного понять, чего именно. Как назло, выяснилось, что у всех известных в этой области людей катастрофически не было времени, а неизвестно с кем работать не хотелось. Но тут раммштайновцам наконец повезло: они случайно познакомились со шведом Штефаном Глауманом, который был не только профессионалом в этой области, но и имел свободное время. Правда, Штефан сразу поставил несколько условий. Во-первых, он предупредил, что работает медленно, а во-вторых, «раз это вы чего-то от меня хотите, а не я от вас, то вы и приезжайте ко мне в Стокгольм». «Там у него жена и дети», — с пониманием отреагировали раммштайновцы и в октябре приехали в полном составе в шведскую столицу, где им суждено было провести почти три месяца. «Мы снимали зловещую, темную квартиру, но зато теперь никогда не заблудимся в Стокгольме». Работа шла в крошечной, вечно сумеречной «MVG Studio»: «Микшерский пульт тоже был очень маленький. И когда принесли еще два пульта, в помещении могло поместиться еще лишь два человека. В Стокгольме уже в два часа дня становится темно, а светло — только в 11 утра. Так что много за это время просто не успеть. В основном мы проводили время в кафе напротив, где была сибирская кухня, и ужасно скучали». Но, как потом выяснилось, это штефановское «медленно», оказалось тем самым «верным», и спустя три месяца альбом получился именно таким, каким хотели его слышать сами музыканты.
Но и на этом они не успокоились, по-прежнему не хватало какого-то музыкального монументализма. Именно тогда фонограмму обогатили симфоническим звучанием «Filmorchester Babelsberg» (Симфонического оркестра киностудии «Бабельсберг»). Симфоническая мощь придала долгожданную законченность композициям «Mutter», «Mein Herz brennt» и финальной «Nebel», превратив их в полные драматизма эпические драмы.
Стоит отметить еще несколько интересных моментов из истории этой записи. Голос ребенка в композиции «Spieluhr» принадлежит Кире Линдеманн, дочери Рихарда. (Некоторая путаница с фамилией объясняется тем, что мать Киры — бывшая жена Тилля, которая позже имела роман с Рихардом. Они никогда не были женаты, и у Киры осталась фамилия матери.) А вот женский голос, звучащий в композиции «Sonne», — вовсе не настоящий, он создан Флаке с помощью компьютера.
Подводя итог всей этой полуторагодичной работе, можно смело констатировать, что группе удалось создать именно такой альбом, который от нее и ждали — мощный, брызжущий неистовой энергетикой громоподобных гитарных риффов и зубодробительного ритма барабанов, неистовый и в то же время неожиданно мелодичный, затягивающий слушателя с первых минут в зловещую пучину осовремененных готических образов и не отпускающий до последних аккордов финальной композиции.
Тексты нового альбома хоть и стали, по мнению критиков, более «сбалансированными», особого изменения в своей тематике не претерпели.
