-- Хорошего приезда вам, счастливой жизни. У нас в Казани говорят: "Дом пусть полный будет, как пиала", -- сказал он скороговоркой, сверкая белками и мелкими острыми зубами. -- Товарищи офицеры утром спрашивают: "Как будешь, Файзуллин, кормить чета... семью лейтенанта Первакова? Гуляш со шрапнелью?" А что Файзуллин поделает? Продукт такой. Раскладка. Общий котел. -- Солдат коротко рассмеялся, и глаза его стали еще уже -- щелочками. -- А Файзуллин знает, что делать... Посылку из Казани получил: крупчатая мука, масло -- все получил. Вот! -- Повар быстро поставил поднос на стол, сорвал полотенце. Взорам открылся круглый большой торт, замысловато разрисованный сверху кремом. -- Кушайте! Дома хорошо живут, в каждом письме поклон отец шлет, товарищ лейтенант...
-- Что вы, Файзуллин! Постойте... Зачем же?
Вот тебе и на! Неожиданность, которую трудно было предположить. Приятная и в то же время ставившая меня в тупик. Вернуть торт, заставить Файзуллина унести? Я уже взял было поднос, но вдруг увидел -- улыбка сбежала с лица солдата. Да что же это я? А если бы самому так пришлось? Неужели за этим тортом кроется большее, чем простая благодарность?.. Мне стало неудобно.
-- Ладно, Файзуллин, посмотрим, какой вы кондитер. Спасибо большое!
-- Прекрасный торт! Такой не всякая женщина испечет, -- похвалила Ксения Петровна, отставляя стакан. Она, видимо, старалась выручить меня.
Солдат снова повеселел, неумело раскланявшись, сверкнув голубоватыми белками, ушел. "Ишь ты, ожил!" -- невольно подумал я. Месяцев шесть назад ефрейтор пришел ко мне и показал пачку писем: старики, жившие в Татарии, жаловались единственному сыну, что совсем завалилась крыша дома, а время идет к зиме. Он был еще оператором, моим подчиненным. Переписка с местными властями и военкоматом тянулась долго, но в конце концов над домом родителей Файзуллина появилась новая крыша.
И вот теперь этот торт... Ах, Файзуллин, Файзуллин!
Когда мы остались с Наташкой вдвоем, я присел на табуретку и только тут заметил, что пол в комнате вымыт, отливает свежей восковой желтизной сосновых досок, книжки на столе лежат аккуратными стопками, под кроватью сапоги и тапочки выстроились в ряд -- дело заботливых рук Ксении Петровны! Да и вообще комната вся стала какой-то иной -- чище, светлее.
Я вдруг вспомнил, что так и не поцеловал Наташку ни разу, и принялся целовать в губы, нос, прохладный лоб и глаза. Она не резко, со слабой улыбкой отстраняла меня, упираясь прохладными ладошками в мои щеки.
Потом, сидя на кровати, рассказал ей о Ксении Петровне.
Лет семь назад Климцов служил в Заполярье. Однажды возвращался на свою батарею из штаба. В пути застигла пурга. Жена бросилась на поиски мужа. Но он спустя шесть часов пришел сам, а Ксению Петровну нашли обмороженной. Правую ногу сначала хотели отнять, но пожалели. Со временем нога хотя и не полностью, но выздоровела, и Ксения Петровна прихрамывала.
-- Присматривайся к ней, хорошая женщина, -- посоветовал я Наташке.
За обедом она почти ничего не ела, расспрашивала о службе и армейских порядках, вызывая у нас с Климцовым и у хлопотавшей за столом Ксении Петровны веселое умиление. Она, кажется, нравилась Климцовым. Я радовался за нее.
Майор пришел домой не в духе. "С нарядом что-нибудь опять неладно", --догадался я, когда он хмуро поздоровался. Его штабная должность была беспокойной, неблагодарной. Каждодневное выкраивание наряда, нередкие раздоры с офицерами из-за него, бумажная волокита: планы, отчеты, графики, расписания -- все это доставляло ему немало скверных минут.
В комнате Климцовых было тепло, чисто, уютно - на спинке дивана, на кровати с высокой горой подушек лежали дорожки, вышитые хозяйкой. На стене в металлической блестящей рамке -- фотография детей. Небольшой будильник споро тикал на этажерке.
Климцов сидел за столом в гимнастерке без ремня. Моложавое лицо с рыжеватыми, выгоревшими бровями всегда тщательно выбритое, с широким подбородком, разделенным вертикальной бороздкой надвое, было загорелым точно его подпалили на огне.
Когда Ксения Петровна с заговорщическим видом вытащила и поставила на стол бутылку с водкой майор вопросительно поднял на жену глаза:
