У нее было сморщенное лицо, скрипучий голос и крошечные дрожащие руки, а теперь ее сын стоял у стены и читал наизусть Языкова.
- Неправильное ударение! - останавливал его Головачев. - На второй слог! На второй слог бей - я тебе говорю!
И мальчик уныло принимался декламировать с самого начала:
Громадные тучи нависли широко
Над морем и скрыли блистательный день.
- Вот видишь! - радовался Головачев. - Второй слог ударный в "широко". Второй, а не последний.
- Дурацкое стихотворение, - отвечал мальчик.
- А я тебе говорю - все дело во втором слоге.
- Я уже читал с таким ударением. Сегодня утром и потом в обед.
- Не ври. Я бы запомнил. Всегда хочешь меня обмануть.
Когда он заставил внука читать стихотворение в пятый раз, я окончательно понял, что мальчик не лжет. Головачев действительно ничего не помнил. Он слушал декламацию внука, добивался правильного ударения, поворачивался ко мне, спрашивал о моих прежних успехах в гребле, а потом снова требовал, чтобы мальчик прочел наконец это несчастное стихотворение так как надо. К пятому разу мне показалось, что я опять попал в сумасшедший дом. При этом больше всего удивляло поведение мальчика. Он хоть и сопротивлялся, но все же читал каждый раз эту историю про тучи над морем и терпеливо выслушивал потом бесконечно повторяющиеся замечания деда.
- Вот так! - говорил Головачев довольным голосом. - А теперь давай послушаем, как ты выучил стихотворение.
Я собирался уже встать и уйти, но в прихожей в этот момент хлопнула дверь.
- Ну что? - сказала, входя в комнату, раскрасневшаяся от мороза и быстрой ходьбы молодая некрасивая женщина. - Сколько раз он поел?
Судя по всему, это была та самая девочка, которую Головачев вынес мне в эту комнату тридцать лет назад.
- Ни разу, - ответил мальчик. - Я читаю ему стихотворение.
- Молодец! Можешь теперь отдохнуть. Если хочешь, беги во двор. Там Сережка с Наташей катаются на коньках. Спрашивали - выйдешь ли ты.
- Выйду. - Мальчик кивнул головой и убежал в другую комнату.
- Простите, - сказала она мне. - Я только пальто сниму.
Когда она исчезла в прихожей, Головачев потянул меня за рукав.
- Подайте мне печенье, пожалуйста. И скажите им, что это вы съели. Вы ведь спортсмен, вам нужны калории. А то они не кормят меня совсем.
Я поднялся со стула и передал ему всю вазу. Пора было уходить.
- Вы извините, что никто вас не предупредил, - сказала мне в прихожей его дочь. - Просто вы позвонили, когда меня не было дома. Знаете, предновогодние хлопоты и на работе как всегда аврал.
- Ничего, - сказал я. - Все в порядке. В любом случае надо было его навестить.
Она тяжело вздохнула и потерла ладонью свой некрасивый, сильно закругляющийся к корням волос лоб. От этого движения стало заметно, насколько она устала.
- Он ничего не помнит. И, главное, он не помнит, что уже поел. Приходится просить Кольку, чтобы отвлекал его. Врачи говорят - надо быть осторожней. Он ест без остановки. От этого можно ведь умереть.
- Да, да, от вас дождешься, - ворчливо сказал Головачев, появляясь у нее за спиной с вазой печенья в руках. - А вы заходите еще. Расскажете мне про греблю. Мне в юности очень нравились такие вещи.
Он стоял за спиной своей дочери, но при этом его как будто не было здесь. Как будто он вышел из своего собственного тела и позабыл закрыть за собой дверь. От этого тело все еще на что-то надеялось и не бросало жить, однако окружающим эта надежда, судя по всему, была уже в тягость.
- А вы зачем приходили? - неожиданно спросил он, когда я уже стоял на пороге.
- Просто так... Хотел повидаться, - сказал я, немного помедлив.
Рассказывать о Дине теперь не имело смысла. К тому же я понял, что она все равно бы не согласилась. Выдавать себя за сумасшедшую было не в ее стиле. Этой девушке хватало своих собственных сдвигов. Впрочем, от судебного разбирательства они, к сожалению, освободить ее не могли. Необходимо было срочно искать другой выход.
* * *
- Да я бы все равно не смогла в сумасшедший дом, - сказала Дина, опускаясь в кресло напротив меня. - Они же там таблетки такие дают. Без таблеток диагноз никто ставить не будет.
