— Ну и что? Ну, исключат нас. Федерация куда больше нуждается в профсоюзе транспортных рабочих, чем профсоюз в федерации. Уж не хочешь ли ты сказать, что Джек начнет колебаться…
— Я только хочу сказать, что такие же расследования проводились и раньше, и никогда еще Джек не отказывался от показаний на основании пятой поправки.
— Но Сэм Фарроу укрылся за пятой поправкой, я укрылся за пятой поправкой, все наши тоже укрылись за пятой поправкой. Такую линию поведения разработал сам Джек. А ты пытаешься сказать…
— Знаешь, Томми, я ведь твой адвокат, а не адвокат Рафферти, и считаю, что он серьезно себя скомпрометирует, если откажется давать показания. И в глазах членов профсоюза и в глазах общественности. Материалов у комиссии, повторяю, более чем достаточно, и хотя кое о чем ее членам приходится лишь догадываться, однако, умножая два на два и получая четыре, они начинают понимать, что происходит.
— Конечно, начинают, — согласился Фаричетти. — А что это им дает? Что они могут доказать? Хорошо, мы организовали несколько липовых отделений нашего профсоюза на местах. Ну и что? Кое-кто из ребят пожадничал и хапнул лишнего. Опять же: ну и что? Так было и так будет, пока существуют профсоюзы.
Фаричетти встал, подошел к окну и, откинув занавеску, посмотрел на улицу.
— Он сейчас приносит присягу, — сообщил Макнамара. — Иди посмотри.
— …Показания, которые вы сейчас дадите, будут правдой, полной правдой и только правдой, и да поможет вам бог.
— Клянусь, — ответил Джек Рафферти.
Почти неприметно кивнув, он нащупал за спиной стул, осторожно сел и, подвинув стул вперед, положил руки на стол, не спуская с председателя серьезного и спокойного взгляда. Легкий румянец покрывал его щеки, казалось, будто он покраснел, а в действительности он просто провел в Майами последние несколько недель и, как обычно, не загорел, а только покраснел. Лицо у Рафферти было совершенно гладкое, без морщин, держался он свободно и непринужденно, словно человек, который хотя и живо интересуется происходящим, но не имеет к нему никакого отношения.
Сенатор Феллоуз немного помедлил и передвинул лежавшую перед ним пачку бумаг с таким расчетом, чтобы можно было не слишком наклоняться, когда возникнет надобность прочитать одну из них. Посмотрев на Эймса, склонившегося над документами, он снова перевел взгляд на свидетеля.
— Имя и фамилия?
— Джон Кэрол Рафферти.
— Местожительство?
— Лос-Анджелес, штат Калифорния.
— Род занятий?
— Председатель семьсот второго лос-анджелесского комитета профессионального союза транспортных рабочих…
Рафферти замолчал: Морт Коффман сильно и настойчиво потянул его за рукав. Во время этой паузы в зале послышался предгрозовой шорох — зрители, не ожидавшие такого поворота событий, заволновались, задвигались, зашептались.
Сенатор Феллоуз застучал молотком, но шум лишь усилился; Феллоуз постучал второй раз и третий.
— Нет, нет, Джек, ради бога, не нужно! — умоляюще прошептал побледневший Коффман и снова потянул Рафферти за рукав.
Равнодушно, словно отстраняя назойливого нищего, Рафферти стряхнул руку адвоката и, не ожидая, пока зал успокоится, продолжал:
— …Одновременно я являюсь председателем западного регионального комитета и шестым вице-президентом профессионального союза транспортных рабочих.
В полной тишине, показавшейся тем более глубокой, что она наступила внезапно, из ложи журналистов ясно и отчетливо послышался голос Джейка Медоу:
— Боже, теперь же он обязан давать показания!
Сенатор Феллоуз снова резко постучал молотком и сердито посмотрел на журналистов.
— При повторении беспорядка я распоряжусь очистить зал от посторонних, — объявил он.
— Господин председатель, — обратился к нему Рафферти. — Господин председатель, я прошу разрешения сделать краткое вступительное заявление. Прошу внести его в протокол заседания.
