Но они не двинулись с места. Я знаю — они стеснялись папы.
Позже всех пришел Заман, сразу подбежал к папе, обнял его за ноги. Мы все удивились, а папа взял Замана на руки и говорит:
— Вот, оказывается, кто больше всех соскучился!
— Если у тебя есть ружье, дядя, стрельни-ка, — попросил Заман.
— Здесь же нет врагов! — говорит ему папа.
— А ты стреляй в коршуна, он сегодня унес у нас цыпленка.
Все стали смеяться, а Заман как ни в чем не бывало просит:
— Покажи мне свою саблю.
— Я не привез саблю, милый. А когда поеду в город, куплю тебе маленькую саблю, ладно?
— Ладно, хоть и маленькую, — говорит Заман и сползает с папиных колен.
Мама угощает всех детей. Заман получает свой гостинец и сейчас же выбегает из дома. Марат и Фагима зовут нас играть, но разве мы можем отойти от папы!
Мама тоже не пошла на работу. Весь день она варила и пекла вкусные вещи. Мы все время была возле папы. Мама тоже подходила к нам, улыбалась, смотрела то на нас, то на папу. И говорила она так весело и звонко, как будто сыпались серебряные монеты. Все лицо ее светилось, глаза сияли, и мне казалось, что весь наш дом и вся наша улица стали светлее.
Она теперь совсем не похожа на ту маму, которая в толстой белой шали, с мешком за плечами уезжала зимой в далекий город. Но все равно, это та же наша мама.
После полудня пришла бабушка из Тимертау. Увидев ее в окно, мы с Оксаной выбежали навстречу. Но на этот раз нам совсем не было интересно, что лежит в ее больших карманах.
— А-а-а! Мои быстроногие! — говорит бабушка, берет нас за руки и торопливо шагает к дому.
Дома она обнимает папу и тихонько плачет.
— Знаешь, Оксана, — шепчу я, — слезы бабушки — ото слезы радости, сладкие слезы.
— Откуда ты знаешь?
— Дедушка Мансур так сказал.
— Молодец, крепко держишься, мама! Может, ты сделана из железа, раз ты из Тимертау?[1] — шутит папа.
— И железо ржавеет, сынок! А в трудные годы надо быть крепче железа.
Я не могу удержаться от смеха.
— Чего ты смеешься? — спрашивает Оксана.
— Как может быть бабушка из железа? Она вся мягкая, и руки у нее вон какие мягонъкие.
Оксана хмурит брови. Ей кажется, что я смеюсь над бабушкой.
После чая папа надел пилотку.
— Мать, — сказал он, — я с детьми пройдусь по полям. На фронте дал я себе слово: если вернусь, то, не снимая походного мешка, обойду все наши поля и луга… Может, и ты с нами пойдешь?
— На этот раз идите без меня. Никак не управлюсь с работой, говорит мама, осматривая меня и Оксану. — А почему вы без башмаков?
Вот так так? Мы совсем забыли о наших башмаках. Я сейчас же достаю их из-под кровати:
— Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.
— У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, — рассказывает сестра.
— Не я один, а с дедушкой Якшиголом…
— Башмаки были причиной и радости и горя, — улыбаясь, говорит бабушка. — До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал — про башмаки забыли. Ай, дети, дети…
Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана — с другой.
Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.
Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох, и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.
— Этот родник выкопал мой отец, ваш дед Батырша, — сказал папа. — Я тогда был таким маленьким, как ты теперь. Этот родник так и называют родник Батыр-ши. Сколько людей пило здесь воду, умывалось… И птицы и звери приходят сюда пить воду. Смотрите, как привольно у родника растут красные цветы…
— Спасибо дедушке, — говорит Оксана. Папа обнимает ее и целует в голову.
— Умница, дочка моя!
— Папа, — говорю я, — давай и мы выкопаем три… нет, четыре родника: ты, мама, Оксана и я. И нам потом, может быть, скажут спасибо.
