— Я понимаю необходимость соблюдения полной конфиденциальности, мистер Перес.
— Понял? Дедом Кори был Саймон Гутри. Человек, основавший Амхерст.
Перес раздраженно фыркнул, подошел к консоли.
— Наверное, пришли взглянуть на Лео? Его не так-то просто увидеть.
Кори приблизилась к смотровому окошку. Темная палата была размером с баскетбольную площадку, стены достигали в высоту пятидесяти футов. Комната для наблюдений, где они находились, была встроена в южную стену здания, как ложа на стадионе.
— Никогда не видела, чтоб сюда кто-то спускался.
— Все потому, что мы не должны пользоваться дверью, выходящей в комнату отдыха, — пояснил Перес. И покосился на Мака. — Используем только эту, под окном. Входим и выходим через нее, и остальной персонал ничего об этом не знает.
Кори видела в окошке тысячи книг — они громоздились одна над другой, образуя неровные стены не меньше семи футов в высоту. Целый лабиринт из книг.
— Ты вон туда посмотри, — сказал Мак, указывая на тонущее в тени за лабиринтом пространство.
Кори сощурилась, чтоб лучше видеть. Западная и северная стены от пола до потолка были исписаны разноцветными буквами и символами. Движимый некой навязчивой идеей ум методично переносил свои соображения на «полотно» больничных стен. Красиво, но совершенно непонятно.
В северо-восточном углу, в конце лабиринта, сгорбился над ведрами с красками человек. Длинные седые волосы спадали с плеч, переплетались с бородой. Лицом он походил на греческого философа, а вот телом напоминал снежного человека. Он был огромен. На нем были испачканный красками вязаный свитер, джинсы и поношенные теннисные туфли. Он находился лицом к западной стене, в каждой руке по кисточке, и рисовал правой, а левая кисть повторяла зеркальное отображение написанного с другой стороны.
Мак усмехнулся.
— С ума можно сойти, верно?
— Но как он это делает?
— Просто у него голова устроена по-другому. Не так, как у всех остальных.
— Это уж точно, — фыркнул Перес.
— А что он там рисует?
— Итальянские и латинские слова. Возможно, как-то связанные с Пустотой.
— С какой пустотой?
— Ну, это одна из его безумных идей. Пустотой он называет момент, когда человек вдруг осознает, что теряет разум. Лео также называет это Открытием безумия. Сам он впал в Пустоту восемнадцать месяцев назад.
— Как бы мне хотелось поговорить с ним! — воскликнула Кори. — Покопаться в его мыслях.
— Это то самое место, где копаться не стоит, — заметил Перес. — К тому же Лео ни с кем не разговаривает. Ну, разве что скажет несколько слов доктору Ашеру о Пустоте, но это все. Меня так вообще в упор не видит. Хотя я с ним все равно разговариваю. Ведь я ему вроде няньки. Никто не знает, кто он такой. Ну, разве что люди наверху, но они молчат. Официально Лео не существует.
— Почему?
— Не знаю. А даже если б знал, не сказал бы. Кем бы он там ни был, но друзья у него особы влиятельные. От них поступают приказы давать ему все, что только не попросит. Лео пишет на листке, мы бежим выполнять заказ. Один раз даже раздвижную лестницу заказал, чтоб забираться повыше.
— Почему вы называете его Лео?
— Ну, это прозвище такое. В честь Леонардо да Винчи. Он им себя иногда воображает. Не пациент, а просто подарок для психиатра.
— Включи свет, — попросил его Мак. — Пусть девушка посмотрит и на другие стены. А потом мы уйдем. Обещаю.
Раздраженно хмыкнув, Перес потянулся к выключателю. Огромная комната озарилась светом. Кори так и ахнула от изумления. Потом подошла и приложила ладони к смотровому окну.
Теперь, при свете, если глядеть издали, стала видна сложная композиция: Иисус Христос в окружении своих учеников, все эти фигуры были выписаны из слов и символов. Копия знаменитого полотна да Винчи «Тайная вечеря», только площадью в сорок квадратных футов.
На западной стене красовалась еще одна копия с картины Леонардо. И здесь тоже слова и символы причудливо переплетались, образуя гигантское изображение Мадонны, ангела, младенца Христа и Иоанна Крестителя в гроте, в обрамлении зеленой листвы. Во время путешествия в Лондон с мамой Кори видела это знаменитое полотно, «Дева на скалах», в Национальной галерее.
