Оглядываясь назад, Марти решил, что наказан несправедливо. Это ведь Дэйв уронил Тору. Робин следовало бы Дэйва Фалька выгнать из дому, его следовало отправить в «Пять кедров» – отдохнуть.
От Лии Марти узнал и еще кое-что. Не только сам раввин звонил. Робин первая позвонила ему. Упрашивала его отменить пост. Это пытка, заявила ее мать, заставлять общину поститься из-за ее мужа. Раввину ведь лучше других известно, что Марти – человек больной. Но раввин Баум ни в чьих советах не нуждается. Больной, не больной – не имеет значения.
– Я не болен, – сказал Марти Лие. – Я что, говорю как больной? Все дело в уровнях. У меня с уровнями непорядок[34]. Это не брюшной тиф. Не чума, в конце-то концов. Просто расхождение цифр в некой схеме. Несоответствие. Всего лишь маленькое несоответствие у меня в крови.
– Надо покурить, не пропадать же добру, – говорит Марти.
Человек без имени в знак согласия делает вторую затяжку. После дня, проведенного в одиночестве, на большее Марти не может рассчитывать.
– И не пытайся ничего доказать, – поучает его Марти, – с нами все путем, пока мы тут. – Развалившись на стуле, Марти чувствует, как тяжелеют веки, глаза сами собой закрываются. – Как в раю, – говорит он. – Будто попал на небеса.
Марти много чего имеет в виду. И рассеянный свет из окон, и нежных сестер в белом, бесшумно скользящих в тапочках по коридорам. И лекарства, медленно просачивающиеся, как сироп, во все закоулки сознания. А когда ночью, приняв таблетки, лежишь в постели – разве не похоже это на облако, что, как колыбель, убаюкивает тебя?
Вещи сложены возле поста медсестер.
– Его брат – мой раввин, – в тысячный раз объясняет им Марти. – Потрясающе, правда?
Человек без имени стоит рядом, пришел попрощаться.
Марти достает позолоченную визитницу, вручает Человеку без имени карточку. Вторую передает Марджори:
– На случай, если он ту потеряет, – и подмигивает ей, словно это шутка, понятая только им двоим.
А Человеку без имени говорит:
– Не стесняйся. Поживешь у нас, когда выйдешь. Ты мне здорово помог тут. Как твой брат, все время выручал. Теперь моя очередь поставить тебя на ноги. Впредь никаких ночевок на улице. Будешь жить у меня, – говорит он.
Хлопает его по спине. И уходит – сестра выпроваживает его.
Дом тут, никуда не делся, убеждается он, подъезжая, – ни грядок с картошкой, ни парковки, ни аварийной бригады, сносящей стены. Уже вечер, и в доме горит свет. В столовой его ждут тарелка и полгаллона молока, недавно из холодильника. На кухне он находит стакан, который кто-то не допил, а в раковине отмокает кастрюля из-под макарон. В комнате Сэмми, как всегда, кавардак. На Лиином письменном столе поверх учебников – раскрытый фотоальбом. Комната Марти, их комната, выглядит так, как будто Робин приглашала уборщицу. Все безделушки разложены продуманно, поверхности сияют лимонной полировкой. Кто-то собрал по всему дому все приземистые, широкие, на сто таблеток, флакончики с литием и составил из них на тумбочке пирамиду. Может, это сделала Лия, пока ждала маму. Или ее мать – на прощание.
Марти хватает с ночного столика оловянную пепельницу, берет непочатую пачку сигарет. И садится посреди лестницы. Брюки поддернул, локтями уперся в колени.
Марти звонит раввину, в полной уверенности, что Робин предупредила его.
– Она должна была вам кое-что сказать, – говорит он.
– Она со мной не посоветовалась, Марти. Позвонила мне уже потом и своего номера не оставила. Сказала, что будет звонить раз в неделю, пока ты не позвонишь. И еще. Встреча в обычное время, все как обычно, только ничего улаживать не будем. Раньше я всегда уговаривал ее встретиться с тобой, когда у нее кончалось терпение. Теперь я попрошу тебя – и ты будь так добр, согласись встретиться с ней, если окажется, что она ушла навсегда. Она хочет увидеться с тобой здесь, при мне. Уладить все, так сказать.
Марти не говорит раввину о Человеке без имени.
– Я хочу, чтобы вы знали, ребе, – говорит он. – Мне очень жаль, хотя Тору уронил не я, а Дэвид Фальк. Мне жаль, что я сорвал службу. Я был сам не свой. Надеюсь, вы понимаете.
– Такое не должно происходить, Марти.
