– У вас отсюда превосходный вид, – заметил Мел, выглядывая из окна кабинета на шестнадцатом этаже здания в центре Далласа.
– Спасибо, – отозвался Роллинз-младший и, не скрывая своего нетерпения, спросил: – Вы мне так и не объяснили, мистер Ригз, что, собственно, привело вас ко мне?
– Я хотел поговорить с вами об отце. Его собеседник покачал головой.
– Я не собираюсь говорить о нем ни с вами, ни с кем-либо еще, – произнес он твердо.
Мел попрощался и подумал, улыбаясь, что, сам того не ведая, сынок дал ему прекрасный материал для книги.
В тот вечер Кэтлин вернулась в отель поздно, совершенно измученная. У нее было такое чувство, будто она весь день провела в полосе военных действий. Если бы и хотела, она не сумела бы вспомнить, сколько раз перед ее носом захлопывали двери и сколько раз вешали трубку – стоило ей упомянуть имя Роллинза.
Все у меня как всегда – черепашьим шагом, подумала она. Хотя сдаваться еще не время. Надо было попытаться раздобыть хоть какие-то сведения.
Она вошла в холл гостиницы и тут же увидела Мела. Он ждал лифта.
– Только этого мне не хватало в довершение всего! – пробормотала она.
Будь это в ее силах, она с удовольствием избежала бы этой встречи и поднялась к себе в номер по лестнице. Но после изнурительного дня она чувствовала, что не в состоянии карабкаться на четырнадцатый этаж пешком. С тяжелым вздохом она направилась к лифту, решив, что не станет разговаривать с Мелом. Однако случилось то, чего она не предвидела: при виде ее Мел не проронил ни слова. Это ее почему-то еще больше вывело из себя. Отчего? Ведь Кэтлин сама решила молчать, чтобы не подвергаться насмешкам с его стороны. Тогда почему ее так разозлило его подчеркнутое нежелание общаться?
Пока они в полном молчании поднимались до четырнадцатого этажа, Кэтлин краешком глаза исподтишка следила за ним и чувствовала, что вот-вот взорвется. Надо же, какая уверенность в себе, какая наглость!
А он думал о том, что всегда терпеть не мог, когда она напускала на себя такой надменный, высокомерный вид. Кэтлин отвернулась к стене. Надо вести себя так, будто его здесь нет, решила она.
Она хочет показать, что я для нее не существую, догадался он, едва удерживаясь от смеха.
И что я только в нем находила?
И что я только в ней нашел?
Настал последний день ее пребывания в Далласе. Кэтлин решила позавтракать в ресторане. Выбор блюд был великолепен, еда на любой вкус, но Кэтлин взяла только сок, фрукты и пресную булочку. Народу было полным-полно, но она сидела за столиком в одиночестве и пробегала глазами свои записи.
– Извините, пожалуйста, – услышала она нерешительный голос официантки. – У нас все столики, кроме вашего, заняты, а люди ждут. Вы не будете возражать, если я посажу кого-нибудь к вам?
– Конечно, нет! – с улыбкой сказала Кэтлин. Немного отвлечься от роллинзовских дел и просто поболтать будет совсем неплохо, подумала она.
– Пройдите, пожалуйста, сюда, сэр, – обратилась к кому-то официантка.
Кэтлин подняла глаза и чуть не упала со стула.
– Опять ты! – скорее простонала, чем выговорила она.
– Могу сказать то же самое, – мрачно проронил Мел.
– Ты специально просил посадить тебя за мой стол? – подозрительно глядя на него, спросила Кэтлин.
– Мне это и в голову не приходило, – рассерженно произнес Мел. – Пожалуй, сейчас же скажу, чтобы мне дали другое место.
Он уже поднял руку, чтобы привлечь внимание официантки, но Кэтлин остановила его.
– Не трудись, – сказала она. – Я почти кончила. Я скоро ухожу.
– Если из-за меня, то можешь не спешить, – холодно ответил он.
– Нет-нет. Мне нужно еще уложить вещи.
– Уже уезжаешь? – он вскинул брови.
– Все, что было возможно, я сделала. Дольше здесь болтаться не имеет смысла.
– Ну а я задержусь еще на пару дней. У меня здесь запланировано несколько встреч.
Ничего удивительного, сокрушенно говорила она себе, пока он ходил за закусками. У него всегда была способность проникать туда, куда другим хода нет, и беседовать с людьми, до которых прочим не добраться.
Мел вернулся с полной тарелкой. Чего там только не было: яйца, бекон, колбаса, блинчики, кексы…
– А ты не переменился, – заметила Кэтлин. – Я помню времена, когда ты мог съесть и вдвое больше.
