Ради братий своих… (Иван Федоров) - страница 28

рямоугольная площадь в центре Львова в раме островерхих каменных домов. Площадь называют Рыночной, и каждое утро на ней проходит большой торг. Еще на рассвете сюда съезжаются и сходятся сотни людей, чтобы продать, купить, обменять, поглазеть на других и себя показать. Мужчины в коротких штанах до колен, в плащах, в кожаных жилетах. Женщины в длинных платьях с капюшонами. Солдаты в сверкающих на солнце кирасах.

Пришельцев из России поражало в городе все. Одежда и нравы, изукрашенные храмы и бесчисленные трактиры, ханжество монахов и карнавальное разгулье цеховых праздников, богатства местных купцов и нищета украинских крестьян.

Город представился Федорову чудовищным видением, где смешались воедино сон и явь. Но ведь он сам избрал его — богатый, просвещенный Львов, где было много православных жителей, говорящих и читающих по-русски.

Поселился Федоров в предместье, рядом с Онуфриевским монастырем. Здесь было подешевле. В доме жили еще бондарь Мартин, портной Матвей, водопроводчик Юрий, часовщик Симон и много других ремесленников, ставших со временем ему друзьями. А тут и удача подоспела: настоятель монастыря с почтением пригласил печатника к себе, — мол, наслышан, даже книги ваши печатные имею. Настоятель провел Федорова мрачным гулким коридором со множеством дверей. Распахнул одну и ввел в небольшое, но просторное и светлое помещение.

— Вот здесь, дорогой мастер, можете располагать свою печатню. Для монастыря это слава и почет…

Остановка была за деньгами: на столяра, который построит станок, кассы для шрифтов, прессы для переплетов; да на бумагу, на металл для шрифтов. Но на душе уже легче было. Помещение есть. Его, Федорова, здесь знают, относятся к нему с почтением, наверное, и деньги дадут. С такими надеждами отправился печатник с визитами к Львовским богатеям.

Гостеприимно распахивались двери. Проворные служанки в белых фартуках провожали печатника в парадные покои, где за стеклом шкафов сверкали огромные серебряные блюда и кубки, лежали на подставках, привезенные из далеких стран, кокосовые орехи и перламутровые раковины.

Купцы встречали Федорова с уважением и любопытством. Этот длиннобородый московитин готовил хороший дорогой товар — печатные книги. Купцы потягивали красное, как кровь, итальянское вино и слушали. Слушали и считали в уме будущие прибыли. А Федоров говорил. Он рассказывал, какие книги и как быстро можно печатать.

— Вот если напечатаем мы букварь, — обращался он к самоуверенному купцу, — обучатся люди грамоте. Станут читать, станут думать. Сделаются они лучше, чище, благороднее…

Рука купца, тянувшаяся к бутылке, чтобы наполнить бокал гостя, вдруг повисала в воздухе. Что? Этот московитин хочет научить простолюдинов грамоте, хочет заставить их думать? Да он опасный человек! Помогать ему может только сумасшедший. Улыбка сползала с лица. И оказывалось, что у хозяина сейчас нет свободных денег.

Та же история повторялась и во втором доме, и в третьем, и в пятом.

Тогда Федоров бросился к священнику православной церкви. Священник внимательно выслушал настойчивую речь печатника.

— Хорошо, сын мой. Я постараюсь помочь тебе. После службы обращусь к прихожанам. Я расскажу им о тебе и о книгах…

И чудо случилось. Землепашцы, мелкие ремесленники и торговцы понесли Федорову, зажав в больших огрубевших руках, свои маленькие сбережения. Теперь Федоров мог нанять плотника для сооружения станка и приступать к работе.

25 февраля 1578 года Иван Федоров начал набирать книгу «Апостол», ту самую, которую десять лет назад набирал в московской типографии.

Солнечным зимним утром настойчивый громкий стук в дверь оторвал Федорова от наборной кассы. В дверях стоял одетый в черное посыльный:

— Печатник Федоров Иван из Москвы?

— Да.

— Надлежит тебе завтра в десять утра предстать перед советом города.

— В чем я провинился?

— Завтра в десять. — И посыльный исчез неожиданно, как и появился.

Оказывается, по местным законам Федоров не имел права, минуя ремесленный цех, приглашать столяра на работу. Но ведь никто не предупредил печатника. Будто кто-то специально приказал ждать, когда печатник совершит промах. Тщетно пытался Федоров объяснить совету свое неведение. Мрачные фигуры в мантиях, сидевшие за столом в зале совета, были непреклонны: печатник нарушил закон.