Глава шестая. Свет в темнице
Когда Анастасия услышала от Заиры о том, что хан отдал её в жены своему нукеру, она не сразу поняла, насколько теперь изменится её положение. Ей казалось, что лучше быть неприкасаемой черной рабыней, чем жить с кем-то из этих чужих, дурно пахнущих людей….
Она тихонько потрогала свои шершавые в мозолях ладони. Оглядела длинное, до пят, блекло-серое платье, выгоревшее на солнце и знавшее, очевидно, не одну хозяйку, единственную свою одежду, которую она изо всех сил старалась содержать в чистоте.
У неё не было больше ничего своего, но при этом Анастасия все же будто принадлежала себе. То есть делала изо дня в день работу, которую ей поручали. С утра до вечера трудилась с покорностью вола под ярмом, зато никто её и не трогал. Казалось, грязь работы защищала её от домогательств окружающих.
Теперь она станет принадлежать другому мужчине и тоже будет делать для него работу, но перед ним она будет совсем беззащитна. Анастасия уже успела понять: Восток не любит непокорных женщин.
Два месяца в плену она провела в ожидании. Сердце её вздрагивало от каждого стука копыт, от звяканья уздечек, фырканья верблюдов. Когда в курень приезжал кто-то чужой, бедная женщина жадно вслушивалась в говор, тщетно надеясь услышать русскую речь. Вдруг приедут из Лебедяни посланники, привезут выкуп за нее…
Ребенок! Ее первенец. Мысли о нем не оставляли Анастасию, когда со стороны казалось, что она просто бездумно бредет под своей тяжелой ношей или скребет закопченные котлы. Она так и не смогла решить, что лучше: надорваться на тяжелой работе да скинуть или, несмотря ни на что, доносить? Ребенок Всеволода. Княжич…
С мыслью избавиться от ребенка её женская природа никак не хотела смириться. Даже взваливая на себя вязанки с хворостом, она невольно старалась положить груз так, чтобы тяжесть приняли на себя руки и спина, но не живот. Наверное, со стороны выглядело смешно, как она ныряла спиной под вязанку, чтобы не поднимать её перед собой.
Но только теперь, когда её выдали замуж, она поняла, что назад дороги нет. Никогда она не увидит князя Всеволода, никогда не взглянет в лицо милых родителей своих, братьев любимых…
Всю церемонию нового замужества она перенесла, как во сне. Спроси её кто-нибудь, что она запомнила, Анастасия не смогла бы ответить. Что-то говорил мулла. Что-то шептал будущий муж, дергая её за шелковое покрывало. С чем-то она должна была согласиться. Кивнуть. И она кивнула.
Наконец Анастасия осталась наедине со своим мужем в его юрте. Теперь их общей юрте.
— Посмотри на меня, Ана, — сказал он.
И она впервые за все время взглянула ему в глаза…
Давно, много лет назад, когда Аваджи пас овец богача Хисмадуллы на алатау (Алатау — горные хребты, на склонах которых участки, покрытые растительностью, чередуются с пятнами снега.), на склоне горы он увидел одинокое дерево. На нем росли зеленые сливы — такими же были её глаза. А ещё такого цвета были листы водяной лилии в тихой речушке его детства…
— Обними меня, Ана, — вдруг вырвалось у него.
Аваджи и сам удивился собственной просьбе. Никогда прежде он не произносил таких слов. Оказывается, он вовсе не воспринимал Анастасию женщиной, бывшей чьей-то женой, ждущей ребенка от незнакомого ему мужчины. Она казалась чистой юной девушкой, непорочной, всю жизнь ждавшей его одного. Представляя, как её нежные руки обовьют его, Аваджи затрепетал.
Его нечаянная мольба удивила Анастасию. Она и сама была смущена: никогда прежде она не замечала, как красив молодой сотник.
Не желтолиц, как другие его воины, хотя и покрыт ровным золотистым загаром. И глаза — не узкие щелочки, как у Тури-хана, а большие, открытые, похожие на косточку миндаля.
И ресницы длинные, пушистые. Нос красивый. Не приплюснутый, как у других монголов, а прямой, с горбинкой, с четко вырезанными ноздрями. Брови черными стрелами сходятся на переносице. Кто была его мать? Какая красавица, из каких краев подарила мужу-монголу такого красивого сына?
