Отпускаю ладони Галаевой: пора идти. Опаздываю: надо замещать уроки…
– Почему вы работаете в Маринином классе? Где моя девочка? – испуганно спрашивает меня женщина, без разрешения заходя в класс.
– Вы Маринина мама? – догадываюсь я: те же огромные карие очи, тот же высокий лоб, толстая коса удавом сжала голову. Значит, коллега наврала: не было никакой аварии, а я, дура, работаю в две смены, замещаю в школе всех гуляк, не пишу отцу писем, валюсь с ног.
– А вы не лежали в больнице? – задаю почему-то этот бессмысленный вопрос, заранее зная на него ответ.
– Как видишь, жива и здорова… Да что же случилось с моей девочкой?
– Уехала лечить вас… – грустно шепчу я, вдруг вспомнив, что идёт урок, что нас слушают дети…
– Ребята! – приказываю я школьникам. – Отпускаю вас сегодня рано, но если кто в коридоре от радости закричит, то просидит у меня в кабинете ещё четыре часа…
Видно, угроза моя подействовала: дети без шума покинули школьное здание.
– Скоро привезу Марину… Догадываюсь, где она… Думаю, опять бывший муженёк дорогу ей перешёл: любит она его проклятого… Чуть поманит её пальцем – она за ним, как собачонка, ползёт… Помилуются месяц-другой – потом зятёк напьётся, наговорит ей гадких, пошлых слов, подерутся и опять расстанутся на год… Вот такое нам наказание… – со слезами на глазах рассказывает огорчённая женщина.
– Не может быть, – удивляюсь я. – Марина такая сильная, боевая…
– Все мы боевые до поры до времени, а счастливых видела немного… – прощаясь со мной, горько говорит Маринина мама.
Сажусь за учительский стол, заваленный тетрадями. Тетради – это самое страшное в моей работе. Сколько их? Всё время, вся жизнь уходит на них. Может, что-то бы создала своё, а я каждый день испещряю красными чернилами сотни страниц и не знаю, нужно ли это детям?
– Спасибо тебе за всё! – громко говорит кто-то, и на стол падает коробка шоколадных конфет.
Приподнимаю голову: рядом в шикарном костюме стоит молодой человек, стройный, гибкий, юный… Тонкие черты лица. Славно выточенный нос, искусно вырезанные губы, не знаю, какой талантливый художник создал эти чудные глаза и брови…
– Это наш красавец Али пожаловал, – догадываюсь я, и мне становится весело уже потому, что его красота абсолютно не волнует меня, что у меня уже выработался иммунитет на таких мужчин. Отдаю ему его тетради и как ребёнок радуюсь, что стопок стало меньше. Всё: не хочу больше проверять. Лучше пойду к Наташе в роддом. Там я нужнее.
Подруге плохо – к ней не пускают… Стучу в окно – мне передают записку. На клочке бумаги корявым почерком нацарапано:
"Верочка! Большое спасибо за передачу! Чувствую себя еще неважно, но мой Русланчик здоров, похож на Сулеймана, такой же красавчик…
Сообщи, почему он не приходит? Что случилось? Я так волнуюсь…
Наташа."
Знаю, что надо рассказать подруге о женитьбе Сулеймана, но пусть немного окрепнет. Не хочу добить её этой новостью: горькая правда не всегда полезна.
Настойчиво звенит будильник. Открываю глаза: вокруг темнота.
Зачем так рано проснулась? Ведь сегодня воскресенье… Наконец, вспоминаю: вчера на перемене Рамзан мне вручил письмо и ехидно заметил:
– Тебя, Верочка, как и Али, знают на Кавказе…
– Ты преувеличиваешь мои возможности, – парирую я и жду, когда завуч покинет классную комнату.
Открываю конверт. На меня с фото смотрит Алик. Пронзительный взгляд… Сжатые в усмешке губы… На обратной стороне мелким витиеватым почерком написано:
"Здравствуй, Верочка! Меня забирают в армию. Жду тебя в
Орджоникидзе на вокзале до 11 часов… Приезжай!!! Целую. Алик".
Так не хочется вставать… Но ведь обещала… Стягиваю себя с кровати, одеваюсь и выхожу на улицу.
Луна тускло освещает аул. Страшно. Одиноко. Только собаки лениво тявкают за заборами.
За аулом дышится легче. Спешу, почти бегу по шоссе, чтобы подняться в город к вокзалу. Вдруг из переулка выворачивает машина.
Как испуганная птица, мчусь с дороги, чтобы спрятаться за тополем.
На обочине тормозит скорая, и шофер, высовываясь из окошка, зовет:
– Девушка! Не прячься, выходи! Подвезу.
– Наш, русский! – радуюсь я, подходя к машине.
– Тебе куда? – спрашивает шофер.
